Мальчуган. Нацумэ Сосэки

что я не дал чаевых? А может быть, это оттого, что я бедно одет, что в руках у меня был парусиновый чемодан и зонтик из бумажной ткани? Ну, а сами-то они что? Серость провинциальная, а еще других ни в грош не ставят! Что, если удивить их: взять да и дать на чай!

      После всех расходов на обучение, из Токио я все же уехал с тридцатью иенами в кармане. За вычетом стоимости билетов на поезд и пароход да еще других расходов у меня оставалось четырнадцать иен. Даже отдать все – и то не беда, потом жалованье получу. Но эта деревенщина – скряги, им и пять иен дай, так, поди, от удивления глаза вылупят. Ладно, посмотрите у меня! Я с важным видом пошел умылся, потом вернулся в комнату и стал ждать. Вскоре вчерашняя служанка принесла столик; с подносом в руках она прислуживала у стола и все время ухмылялась. Вот невежа! И рожа-то какая противная! «Ладно, – думал я, – вот поем и тогда дам на чай». Но ее присутствие так меня раздражало, что, не окончив завтрака, я вынул банкноту в пять йен и, подавая ей, сказал: «Снесешь потом в контору». Служанка, видимо, была удивлена. Покончив с едой, я тут же отправился в школу и ботинки не почистил.

      Дорогу в школу я в общем знал: вчера я ездил туда на рикше. Два-три раза свернув на перекрестках, я очутился прямо перед школьными воротами. От ворот до подъезда все было выложено гранитом. Вчера, когда с грохотом подкатил сюда на рикше, я даже немного струхнул – уж очень большой шум поднял.

      По пути мне попадалось много школьников в ученической форме из бумажной ткани, все они входили в ворота. Некоторые из них были выше меня ростом и с виду очень здоровые. «Неужели придется учить вот этаких парней?» – подумал я. И мне стало как-то не по себе.

      Я подал визитную карточку, и меня провели в кабинет директора школы. Директор был мужчина с жиденькими усами и темным цветом лица, похожий на пучеглазого барсука. Держался он величественно.

      – Ну, надеюсь, будете усердно работать, – сказал он, важно передавая мне припечатанный большой печатью приказ о моем назначении. (Когда я возвращался в Токио, то скатал из этого приказа шарик и швырнул его в море.) Директор сказал, что сейчас представит меня всем преподавателям, при этом каждому из них я должен показать этот приказ. Вот уж лишняя морока! Чем затевать всю эту канитель, лучше бы просто на три дня вывесить этот приказ в учительской.

      Преподаватели должны были собраться в учительской, когда прозвучит труба после первого урока. Времени еще оставалось много. Директор вынул часы, взглянул на них и вознамерился поговорить не спеша. Он начал с того, что попросил меня понять и усвоить основное, после чего произнес длинное наставление на тему о педагогическом духе. Я, конечно, слушал его с пятого на десятое, но уже посередине этой проповеди подумал, что влип в скверную историю. То, о чем говорил здесь директор, было просто невозможно. И нужно быть идеалом для учеников, и пусть на тебя взирают с почтением, как на образец для всей школы, и педагогом может быть только тот, кто, помимо преподавания, оказывает еще и личное нравственное воздействие на учеников.

      Выходит,