Мальчик, который рисовал тени. Ориана Рамунно

Гуго с трудом рассмотрел его лицо. Перед глазами еще стоял изувеченный труп ребенка и застывший взгляд матери. Гуго набрался смелости и глянул на маленькое тельце. Эсэсовцы обходили его стороной, чтобы не испачкать сапоги и не разнести грязь по платформе. Теперь это была лишь кучка грязи, маравшая белый снег.

      – Герр Фишер! – Подбежавший человек потряс Гуго за плечо.

      Высокий блондин с серыми глазами, напоминавшими два осколка пыльного стекла. Затем он отступил и пылко гаркнул:

      – Хайль Гитлер!

      – Хайль Гитлер, – растерянно повторил Гуго, чувствуя едва ли не стыд от произнесенного.

      – Сожалею, что вам пришлось стать свидетелем подобного эпизода, – извиняющимся тоном продолжил блондин, кивнув на останки девочки. – Честно, мне очень жаль. Но почему вы подъехали к еврейской платформе?

      – Разве встреча назначена не здесь? – удивился Гуго.

      От воспоминания об ударах каблука по детскому телу его затошнило, и он насилу сдержал позыв.

      – Нет, конечно, – покачал головой блондин. – Я ждал вас у товарной станции, но быстро сообразил, в чем недоразумение. Оберштурмфюрер Тристан Фогт, – представился он.

      – Гуго Фишер, – машинально ответил Гуго и протянул ладонь для рукопожатия, стараясь, чтобы та не дрожала. Другой рукой он махнул на трупик. – Случившееся…

      – Не стоит вашего внимания, – перебил офицер и, взяв его багаж, кивком пригласил проследовать за ним к машинам у дальнего края платформы. – Время от времени происходят подобные казусы.

      Гуго, насколько позволяла хромота, торопливо зашагал следом. Попетляв между грузовиками и санитарными машинами, они подошли к «кюбельвагену», прозванному в народе «лоханкой». Сердце до сих пор грозило разорваться, бунтуя против увиденного, и Гуго приложил немало усилий, чтобы добраться до автомобиля. Водитель, увидев их, отсалютовал и открыл дверцу.

      – Добро пожаловать в Аушвиц. – Фогт подмигнул и полез внутрь.

      Гуго сел в машину. Он протер рукавом запотевшее стекло, бросил последний взгляд на грязных и худых, как скелеты, евреев, забиравшихся в грузовики, на заключенных, сгребавших багаж. Они не смотрели на плачущих, не отвечали на вопросы; их глаза были затянуты пеленой.

      Вдруг молодая мать в бешенстве набросилась на кого-то из эсэсовцев. В ночной тишине громко прозвучал винтовочный выстрел, и еврейка повалилась навзничь неподалеку от тела дочери. Медленно потекла кровь. Снег алчно впитал ее, смешав с пеплом.

      2

      Прорехи в брюхатых тучах окончательно затянулись. Занималась метель. «Дворники» еле успевали очищать стекло от снежинок, сверкавших в лучах фар, точно призраки светлячков.

      Дорога от станции до Штаммлага Аушвица составляла несколько километров. Мимо проносились березовые рощи и редкие домики с освещенными окнами. От сюрреалистической белизны, в которую погрузился мир, веяло обезоруживающим покоем, неожиданным для места со столь зловещей славой.

      На душе после увиденного упорно