Я и сила красная (белая). Инна Фидянина-Зубкова

й системе Ridero

      Сахалин – каторга

      Смерть, холод, голод, цинга —

      не моя это сторона.

      А на моей сторонушке

      льётся льётся кровушка

      не за батюшку царя

      (эх мать-революция)!

      А тут хоронят —

      никто слезы не обронит.

      Кровь студёная как лёд —

      народ к могилушкам нейдёт.

      Как помру-закопают

      и родня не узнает.

      Даже Клавка воровка

      не обронит головку —

      мужиков ей хватает,

      не такой уж завидный я парень.

      Эх, Александровск-Сахалинский,

      ты как берег румынский

      для жены и сына.

      Вот так и уйду безвинный.

      * * *

      – И тут кружок собирают! —

      привезли мужика из рая

      (с материка значит,

      воон он – тужуркой новой маячит).

      – А нас то скоро отсюда?

      «И не мечтай, забудут!»

      Забытьём позабыто племя,

      думать о нём не время,

      думать о нём не резон,

      в революцию мир влюблён!

      Миру никак не спится:

      лица мелькают лица

      и сгорают дотла!

      Кому ж ты тут челядь нужна?

      Разойдутся каторжане печально

      по баракам, по лавкам спальным,

      накроют мослы сюртуком:

      – Вспомнют о нас..потом.

      Пока солнце одаривает светом,

      смейтесь беззубой улыбкой, за это

      о вас не напишут романов,

      ведь каторга – неприкрытая РАНА.

      Каторга-жиличка

      Каторга-жиличка.

      «Птичка» невеличка

      подлетит к бараку —

      мужики до драки!

      – Кому же ты досталась?

      «Со всеми переспалась!»

      – От кого родила?

      «От лысого детину,

      детинку от рябого

      и деточку попову.»

      – И что же там под рясой?

      «А всё что есть, то наше!»

      – И где же твои Дети?

      «Один зарыт в кювете,

      второй схоронен в море,

      а с третьим только горе:

      лежит и не вздыхает —

      тоже помирает..»

      * * *

      Птичка невеличка —

      малая синичка

      прилет и скажет:

      «Кто с Мариной ляжет,

      тому на небе честно

      откусит бог то место!»

      Не спи, Марина, не рожай,

      на кладбище не провожай!

      Царь далеко,

      бог высоко,

      мать на облаках,

      а отец в своих штанах

      кабы сидел тихо,

      то не родил бы ЛИХО!

      Терпение, толерантность, американская мечта

      Я не терпел ни божьего уклада

      ни наглости воров,

      ни хамства, ни отсутствия зарплаты

      и ни священников. Ну что ж.

      Я не терпел, как многие другие

      когда шериф плюёт тебе на грудь,

      я мог и от шерифа в степи двинуть —

      уж там за мною точно не придут.

      Я не терпел и женщин-проституток

      и их притворный смех,

      я не терпел разгульных пошлых шуток.

      Я не терпел почти что всех!

      Я мог уйти не оглянувшись

      и на «Прощайте!» промолчать,

      я мог когда хотел вернуться

      и даже «Здрасьте!» не сказать.

      Я почти бог, и я свободен,

      я точно знаю как дышать,

      когда в твой мир никто не входит.

      И буду дальше так шагать..

      * * *

      Но однажды пришла какая то сила

      и меня под себя подвалила:

      я должен был сдать оружие,

      помыться, побриться – так нужно им.

      И на завод шагать строем,

      с начальством даже не спорить.

      Я