Изгнание владыки. Григорий Адамов

пожалуйста.

      – Есть, товарищ майор.

      Начальник заставы нажал кнопку на столе. Через минуту в кабинет вошел боец, заведующий хозяйством.

      – Вы снабжаете нарушителя Кардана папиросами?

      – Я, товарищ старший лейтенант.

      – Какими?

      – «Весна», товарищ старший лейтенант.

      – «Весна»? – вмешался Комаров. – Это, кажется, третьесортные папиросы? Вы всех задержанных снабжаете ими?

      – Они получают папиросы и табак по личному выбору и вкусу, товарищ майор. Кардан пожелал простых папирос. Сказал, что к другим не привык.

      – Ах, вот как! Ну, тогда понятно. Кстати, вы, кажется, сказали, что он говорит по-французски. Что, он жил во Франции?

      – Да, он показал, что несколько лет работал там. Начальник заставы отпустил бойца.

      Комаров медленно встал и выключил экран телевизора.

      Майор был высок и широкоплеч. Мощная, словно литая, шея, большая круглая, чисто выбритая голова. Бритое загорелое, несколько полное лицо с крупными чертами, крутой лоб, серые спокойные глаза под густыми, чуть рыжеватыми бровями. Плотно сжатые, красивого рисунка губы, тяжелый, почти квадратный, выбритый до лоска подбородок.

      Заложив руки за спину, легким для своей плотной фигуры шагом Комаров прошелся по кабинету.

      – Да… – проговорил он. – Интересный тип…

      Старший лейтенант ничего не ответил, продолжая испытующе смотреть на Комарова. Он слишком хорошо знал этого известного в их профессиональных кругах «следопыта», чтобы не придавать значения даже простому его раздумью над чем-нибудь.

      – А где мой лейтенант? – спросил майор. – Где Хинский?

      – Еще не вернулся с объезда постов на линии. Рано утром уехал.

      – Так… так…

      Комаров подошел к столу, к телевизору, и вновь включил комнату Кардана.

      – Все-таки курит… – заметил Комаров, внимательно глядя на экран и думая, по-видимому, о чем-то другом.

      – Почему «все-таки», товарищ майор? – позволил себе спросить старший лейтенант.

      Комаров поднял на него глаза.

      – Почему «все-таки»? – медленно повторил он вопрос. – Он же не любит этих папирос. Они ему противны… Но если бы только папиросы… – раздумчиво, словно размышляя вслух, продолжал Комаров, играя карандашом. – Вы не заметили его манеры держаться, сидеть на стуле, перекладывать ногу на ногу? Свободные, легкие манеры… не угловатые манеры человека тяжелого физического труда. Два года восемь месяцев чернорабочим и три года тяжелых работ в концентрационном лагере! За это время любой профессиональный интеллигент огрубеет.

      Брови старшего лейтенанта медленно поднимались.

      – И это не все… – продолжал Комаров. – Как он читает? Вы обратили внимание? Книга не случайный, редкий гость в его руках. Он привык к ней, умеет обращаться с ней. Как бережно его пальцы перелистывают страницы! Привычно, легко, уверенно. Разве так читают люди с огрубевшими пальцами, с привыкшими к тяжелой работе руками?

      В дверь постучали. Послышался молодой звонкий голос:

      – Можно?

      – Да, да… входите! – оживленно сказал Комаров.

      В