Солнце в силках. Марина Сычева

забравшегося под кожу Тураах. Или это сама Тураах ищет в себе нечто?

      Нарыяна окинула взглядом ровные ряды вычищенных дочерью чашек и горшков:

      – Обещай не уходить из деревни.

      Тураах вскочила. Конечно, она ни шагу не сделает за пределы улуса. Тараторя обещания, радостно закружила вокруг матери, а затем вприпрыжку помчалась на волю.

      Нарыяна обеспокоенно смотрела вслед дочери. Тайах-ойуун обещал сам поговорить с детьми, уверял, что они здоровы и не опасны. Но по улусу уже поползли пересуды. Нехорошее предчувствие не покидало ее.

      Довольно прищурившись, Тураах подставила лицо ласковым лучам солнца. Прохладный ветерок запутался в тугих косах, приветственно погладил по щекам, дернул за широкий черный кафтан, украшенный сине-белой вышивкой.

      Свобода!

      Тураах восторженно оглядела залитый солнцем улус и зашагала мимо юрт к детской поляне на окраине поселения. Табата, должно быть, там: Бэргэн уж точно не стал бы держать младшего брата взаперти.

      – Доброго дня вам, хотун Уйгуна! – звонко крикнула Тураах соседке, матери погодок Туярымы и Алтааны. Уйгуна не ответила, поджала губы.

      Тураах не обратила внимания на неприветливость соседки: манили звонкие голоса друзей, доносящиеся с игровой поляны.

      Вот и сторожевая елочка. Ствол ее, оголенный на две трети роста Тураах, блестел от прикосновений детских ладошек. Тураах радостно махнула рукой, приветствуя дерево, и устремилась к детворе, рассевшейся на поваленном стволе неподалеку от елочки.

      Ребята заметили Тураах. Многоголосый гомон прервался. Тураах стало неуютно в неожиданно наступившей тишине. Словно она чужачка. Даже елочка не помахивала ветвями, приветствуя.

      Тураах сбилась с шага, оправила кафтан:

      – Во что играем?

      Недоверие во взглядах друзей свело на нет клокотавшее в душе счастье. Да что с ними со всеми? И Табаты не видно.

      Ребята молчали. Кто-то прятал глаза, кто-то смотрел на нее со смесью страха и любопытства.

      – Туяры-ыма, Алтаана-а! – разрезал нависшую над поляной тишину голос Уйгуны. Тут же еще несколько взрослых со стороны улуса принялись кликать детей.

      Ребята вышли из оцепенения, заторопились на зов. Даже те, кого не звали, засобирались. Поляна стремительно пустела.

      Тураах рассеянно оглядывалась по сторонам.

      – Куда вы все? И где Табата? – обратилась Тураах к замешкавшемуся пухлощекому мальчишке. Он попятился:

      – Мама говорит, с тобой нельзя играть. И с Табатой тоже. Не приходи сюда больше.

      Тураах словно чем-то тяжелым по голове ударили. На глаза навернулись слезы. Она смотрела в спины удаляющихся ребят и не понимала, за что они так.

      Укрывшись в тени деревьев, Тайах-ойуун наблюдал за Тураах. Руки ее бессильно повисли, по щекам текли слезы. Но ойуун смотрел глубже: внутри, мешаясь с обидой, клокотала сила удаганки. Тураах еще не чувствует, но сила, дарованная