Рожденная магией. Хейзел Бек

питомнику Драконьего багряника.

      Но когда я взбираюсь на пологий пригорок, мои шаги замедляются и горло сжимает рука ужаса – я отчаянно хочу, чтобы все увиденное оказалось ночным кошмаром.

      Деревья порубили топором в щепки. Лепестки разбросаны и втоптаны в грязь. Они все еще белые, но ведь сейчас вышло солнце и они должны быть розовыми.

      Этого не может быть… Я присаживаюсь на корточки и дотрагиваюсь до разрубленной ветки – нет, это более чем реально. Я вот-вот расплачусь, но заставляю себя моргать, чтобы не дать слезам волю.

      Ярость – вот самая лучшая реакция на происходящее. Она кажется почти лекарством. Я выхватываю телефон из кармана куртки и набираю номер, с которого мне звонили сегодня утром.

      – Алло, – весело отвечает Скип.

      – Как ты мог это сделать?

      Мне хочется плакать. Наверное, я уже плачу. Не могу поверить, что он оказался таким мстительным ничтожеством. Ладно бы еще по отношению ко мне, это было бы понятно. Но как он мог навредить городу, будучи его мэром? Просто из-за глупой вражды, которая длится с четвертого класса школы, или из-за страха перемен, который есть у многих местных жителей.

      Или потому, что, как сказала Джорджия, он просто испорченный ребенок. Но в этой ситуации я должна быть ответственным взрослым. Бизнесвумен, которая ясно видит происходящее и несет ответственность за всех владельцев заведений, которые вовлечены в проведение фестиваля.

      Но все равно, черт возьми, как же мне больно!

      – Эмерсон? Ты тут? – Он наслаждается собой. Я слышу это в его голосе. – Я не понимаю, о чем ты вообще.

      В его словах столько злорадства.

      – Ты… это ты сделал. На кладбище. Ты покромсал деревья.

      – Багряники? Кто-то покромсал твои любимые багряники, да, Эмерсон?

      Руки у меня похолодели. Горло заболело. Я думаю лишь о том, как сильно я зла на него.

      – Это ты сделал, Скип. Как ты мог… И зачем?

      – Кажется, у тебя там настоящий бардак, – хихикает он. – Будь осторожнее с обвинениями: ты же знаешь, что у меня есть свой юрист.

      Но сейчас мне трудно сосредоточиться на масленом голосе Скипа. Вокруг меня что-то происходит. Я поднимаюсь с корточек и хмурюсь, глядя, как солнце заволакивают тучи.

      Буря. Хотя ее еще недавно не предвиделось.

      – У тебя все в порядке, Эмерсон? – почти мурлычет Скип. – Или ты… язык проглотила?

      – Что?

      Я почти его не слушаю: вокруг сгущается тьма, и я уже едва могу разглядеть хоть что-то. Я поднимаю глаза к небу, но оно черное, словно наступила ночь.

      Сердце громко колотится у меня в груди, а его стук отдается в ушах. Пальцы словно онемели, и мне становится труднее сохранить спокойное дыхание. Телефон выскальзывает из рук и с глухим стуком падает на землю, словно покрытую темным туманом. Густым и клубящимся.

      «Не будь дурехой, Эмерсон, – одергиваю я себя. – Это просто буря».

      Просто буря, и мне надо вернуться на паром прежде, чем она разгуляется окончательно. Я смотрю на северную сторону