Соль Вычегодская. Строгановы. Татьяна Богданович

.

      – Обрыв-то!

      – Ох, сорвался!

      – Гони…

      Поворотили, завернули за уступ, и передние сразу попятились.

      – О-ox!

      – Чего там?

      – Убился, знать.

      – А все ты.

      – Как не я! Вишь, ездок!

      И всадник, и лошадь лежали на дороге. Лошадь билась, пыталась вскочить, а всадник раскинул руки и не шевелился. Красный атласный кафтан плавал в луже. Одну ногу прижала лошадь.

      Верховые спешились.

      – Тьфу, баба! – сказал один, в меховой шапке, с рыжей бородой. Коня не сдержал! Сдох.

      – Чего ругаешься, Афонька, сказал другой, черный. – Беда-то какая. Да, может, и не помер… С чего б помереть-то? – прибавил он, подходя ближе, Кровь, мотри, не текет.

      – Дурень ты, Мелеха, сказал рыжий Афонька. – Вишь – камень. Сунулся, знать, смаху. Кабы кровь текла, – может, и не помер бы. Кровь ему в нутро вдарила… Все едино дурашный, где ему промыслом ведать. Пущай подыхает… Чего глазы выпучили! – крикнул он другим. – На Пермь, ведомо, не ехать. Взад ворочаться. Подымай коня-то. А там его. Я на конь сяду, а вы мне его через седло перекиньте.

      – Не, Афонька, не гоже так, – сказал Мелеха, – не падаль какая. Чай, хозяйский брат. Веток бы наломать да плетенку сплесть.

      – И так сволокем, чего там, – сказал Афонька. – Сдох, так какой хозяин – падаль и есть. Ну, да ладно. Живей лишь. Не до ночи тут путаться. Езжай вперед, Мелеха, упреди хозяина.

      – Боязно мне, Афонька, – сказал Мелеха, убьет хозяин. Да и Максим Максимыча покинуть жаль будто.

      – Вишь, жалостливый! Помер, так чего жалеть. Ну, да чего тут! – крикнул он. Безотменно упредить надобно – сплавят струги, пуще гневаться будет хозяин. Езжай живо! Кто тут старшой? Чай, мне велел Иван Максимович за братом доглядывать.

      – Знатно доглядел! – засмеялся кто-то.

      Другие тоже захохотали.

      – Молчать вы, холопы! – крикнул Афонька. – Мотри, доведу хозяину. Он те посмеется. Езжай живо, Мелеха! И мы следом.

      – Ладно уж, – сказал Мелеха, нехотя влезая на лошадь. Он еще раз оглянулся на лежавшего. – Ты, того, Афонька, бережно езжай. Может, не помер он. Так лишь, оказывает.

      – Оказывает! Глазы-то у тебя есть? Вишь, лежит, не шелохнется. Помер, туда и дорога, – небось, не оживет. Езжай, знай.

      Мелеха натянул поводья и тронул лошадь.

      Жив или умер?

      Ехать было недалеко. Давно ли выехали они из Соли Вычегодской с Максим Максимычем? В Пермь собирались. Путь не ближний – верст пятьсот будет. А тут… Мелеха сдержал лошадь. Не хотелось ему вперед приезжать. Легкое ли дело хозяину про такую беду сказать – брата родного до смерти убило. Иван Максимович не станет вину разбирать. Так и пристукнет кулаком – с места не сойдешь. Строгановы все нравом круты, а уж Иван Максимович лютей всех. Дня не пройдет без боя или порки. Афонька со зла его подвел, не иначе. Хорошо Афонька вольный он, по найму служит: захочет – уйдет. А ему, Мелехе, куда податься – кабальный он, все равно что холоп – за долг в годы продался. Убёг бы, да жонка тут, ребята малые – изведет хозяин. Эх!

      – Мелеха, ты отколь? – окликнул его кто-то.

      Мелеха и не заметил, как из леса в поле выехал Строгановский холоп увидел его, поворачивая у дороги соху.

      Мелеха только рукой махнул и стегнул коня. Того и гляди, Афонька нагонит. Скорей поле проехал – вот и посад[1]. Он в посад не завернул, поехал берегом вдоль Вычегды, до Солонихи. Посад по одну сторону Солонихи, а собор Благовещенский и строгановские хоромы – по другую. Мелеха переехал мост через Солониху на соборную площадь. Влево, где Солониха впадает в Вычегду, под горкой пристань строгановская, а справа строгановский тын и ворота.

      «Слава господу, – подумал Мелеха, – грузят еще струги, не сплавили. Кабы ушли струги, вовсе бы беда».

      Подъехал Мелеха к расписным воротам с кровлею, с башенками и стал. Хоть назад поворачивай. Глядит по сторонам, дергает поводья, взмок даже весь сразу, хочет перекреститься – рука не поднимается. Прямо, точно на казнь итти. Кабы не Афонька проклятый позади, в жизнь бы не переступил подворотни, а тут никуда не денешься.

      Пока Мелеха думал, конь сам заворотил в ворота.

      Весь большущий двор коробьями и мехами завален, холопы суются, приказчики кричат. Влево, на хозяйские хоромы и обернуться не смел Мелеха. На дворе-то, слава богу, нет, видно, хозяина.

      – Эй, вы, раззявы! – загремело вдруг сверху. – Шевелись живей! Мотри, поддам жару, запрыгаете у меня.

      Мелеха обмер весь. От страху и поводья выпустил. Оглянулся, – на крыльце сам Иван Максимович стоит. Уж, кажется, знал его, а тут со страху показалось, точно первый раз видит – большущий на крыльце стоит, чуть головой в навес не упирается, кафтан красный, на солнце огнем горит, кулаки – точно молоты кузнечные.

      Тут как раз обернулся Иван Максимович, борода золотом сверкнула.

      – Мелеха, ты отколь? – крикнул

1

Посад – торговый город или часть города, где жили торговцы и ремесленники.