Дон Хуан. Гонсало Торренте Бальестер

рода.

      – Ох, не охотник я валандаться с желторотыми.

      – Но того, о ком теперь идет речь, ждет, думается, судьба незаурядная.

      – Вот пускай и приищут для него кого другого. И ты мог бы…

      – Я не гожусь.

      – Отчего же?

      – Я гугенот, а потому не верю, что нужно усердие бесов, дабы помочь кому-то погубить свою душу. Пойми ты, всяк человек рождается с готовой судьбой! И Он изрекает: мол, этот, тот и тот – для Меня. А нам оставляет всякую дрянь да ветошь.

      Черный Боб вздрогнул всем своим монашеским телом.

      – Ты полегче с новомодными-то идеями! Окажись все по-твоему, мы без работы останемся.

      – Ну и что?

      – Надоеда, приятель, Творение – это Космос, как всем известно, Порядок, где каждый дудит в свою дуду ради мировой гармонии. Нам при раздаче определили роль искусителей и мучителей.

      Будь у Надоеды в сей миг хоть самое жалкое тело, он бы всем видом своим выказал Черному Бобу презрение.

      – Ты отстал. Творение – вовсе не Космос, а Каприз. И Другой сотворил все так, как ему заблагорассудилось, и сотворил множество существ бесполезных и нелепых, и дудят они в свои дудки фальшиво, не умея подладиться друг под друга, отчего все спутывается во вселенскую неразбериху. Да и сам Господь – воплощение разлада.

      – Чушь!

      Они помолчали.

      – Ладно! – выдавил наконец Черный Боб. – Так что за птичку должен я упрятать в клетку?

      – Очень скоро ты его увидишь.

      – И мне опять оставаться в шкуре монаха?

      – Полагаю, пользы от того будет мало. Тебе надобно быть рядом с тем человеком до самой смерти его, читать мысли и вести учет поступкам. Но главное, ты должен услеживать, как и что происходит в душе его под влиянием Благодати, точнее, увериться, что ничегошеньки не может там перемениться, раз уж предначертано ему вечное спасение. А затеяно все вот ради чего: когда Другой распахнет пред ним небесные врата, ты возопишь: «Нет у него на то права!» Словом, должен ты доказать, что человек сей несвободен в выборе и было заранее ему уготовано вечное спасение.

      – А теперь растолкуй, каков тут смысл.

      – Речь идет о споре между вами и нами, католиками и протестантами, и человек этот поможет уяснить, кто из нас прав.

      – Ладно, одно утешение – работы не больно много. А есть ли указания, как поступить с телом монаха?

      – На сей счет никаких указаний нет…

      – Тогда…

      Черный Боб радостно вскрикнул, и бездыханное тело Вельчека рухнуло на плиты.

      – Пропади ты пропадом! – крикнул Боб, вылетая из ненавистной оболочки.

      – Ты что, так и бросишь его тут?

      – Отчего же нет?

      – Это не годится, да и предначертан ему был иной конец.

      Надоеда оглядел распростертое тело с чувством, похожим на сострадание, хоть и имело это чувство иную природу: так смотрят на произведение искусства, кое могло бы стать шедевром, но по недомыслию художника иль по его злой воле оказалось безвозвратно испорченным.

      – Сразу видно, что ты католик, да еще из самых твердолобых, – пробормотал он, –