Там чудеса. Кристина Тэ

ненадолго да под сумерки, когда даже у молодых девиц глаза уже кололо и работать в светлице стало невозможно, а вот ведь!.. Осерчала Дотья и ждала их по возвращении на пороге, так что Людмилу сразу в покоях заперли, и не явилась она ворожить. Да и Фира к ней пробраться не сумела: нянька прямо под дверью спать устроилась, на заре же подняла обеих и теперь водила с собой за руки, будто нашкодивших козлят. Ни мгновения не дала, чтобы поговорить с княжной, а поговорить надо было.

      Больно уж обиженно та поначалу глядела на Фиру, почти со злобой. Неужто винила ее за надсмотр? Сейчас же и вовсе отвернулась и больше вниманием не удостаивала.

      Вечерняя тревога вновь вскинула голову и вгрызлась в нутро с удвоенной силой. Еще и песня эта тоскливая, въедливая, бесконечная… Сколько можно таскать дурацкие венки? Пять дородных юниц, а сухая сморщенная нянька и то быстрее управилась бы!

      Фира дернулась было помочь, но Дотья тут же ухватила ее за запястье:

      – Без нас справятся, свербигузка. Стой и светом утренним наполняйся, чтоб к омовению невесты ни одной мысли дурной вот тут не осталось. – И стукнула ее по лбу скрюченным шишковатым пальцем.

      Таким же, как лета назад, когда Фира только прибыла в Рось.

      Сгорбленная, дочерна загорелая старуха тогда казалась ей злой ведьмой из страшных сказок. Все зыркала с прищуром из-под платка, тощими руками потрясала, ногами шаркала, а если улыбалась, так и вовсе нагоняла жути редкими покосившимися зубами. Но при дворе ее обожали, и вскоре стало ясно отчего.

      Не было здесь никого добрее и заботливее, и вверенную ей детвору Дотья не только воспитывала, но и баловала по случаю, а случай выпадал часто.

      Так что брани ее Фира не боялась – лишь стыдилась своих проказ.

      – Для омовений мне хватит тебя, нянюшка, Оляны и Вьялицы, – вдруг подала голос Людмила, и Фира все же шагнула вбок, чтоб взглянуть на нее, стоящую у другого Дотьиного плеча.

      – Что?

      – Да и расчесать ты меня без чужаков сможешь, – продолжила княжна, словно не услышав. – Тяжелы для луарки наши дикие нравы. Верно, и на капище она не пойдет, чтоб Творца своего не гневить.

      Девки как раз снесли на улицу к телеге по последней охапке венков, так что песня их затерялась вдали. Олянка и Вьялица, княжевы племяшки, сплетничавшие на лавке у окна, умолкли вмиг, будто языки проглотили. И так тихо в светлице сделалось, что судорожный вздох Фиры прогремел громом.

      А может, то разлетелось на черепки разбитое сердце.

      «Без чужаков» – это про нее?

      Отозваться не получилось, как и отвести взор от Людмилы – прямой, что гусельная струна, бледной до синевы и такой испуганной, будто помимо воли слова злые вырвались и она теперь не чаяла их вернуть.

      Или же Фира сама ей оправдание придумала, лишь бы не видеть сути.

      – Погавкались? – откуда-то издалека, из-за гор, прозвучал раздвоенный эхом голос Дотьи. – Ой, баламошки, и что с вами делать?

      Говорила она и еще что-то, наверняка