В тесных объятиях традиции. Патриархат и война. Нона Шахназарян

похожих примеров выразительно демонстрирует то, как нормы языка фиксируют установку на мужскую власть. Отождествление мужского с общечеловеческим, присущее многим культурам, зиждется «на классических когнитивных дуальных оппозициях культуры и природы, активного и пассивного, рационального и иррационального, мужского и женского. Простое дуалистическое мышление, работающее в режиме бинарных оппозиций, дискурсивно соответствует иерархии властных отношений господства и подчинения»99. Более того, по мнению И.В. Кузнецова: «Антитезы, структурирующие эти классификации («смерть-жизнь», «женское-мужское», «черное-белое»), подчиняются… оценочности с точки зрения большей причастности одного из их компонентов к сфере смерти, …каждая бинарная оппозиция логически связана со всеми остальными благодаря…связи, которая существует в виде метафор и метонимий»100.

      Устоявшееся в карабахской традиции отношение к женщине (девочке, девушке) как к «временному» человеку в отчем доме (вербализуется посредством метафор ‘свеча чужого очага’ (слово ‘очаг’ применяется в смысле ‘дом’), ‘головня чужого очага’) и как к ‘чужой’ (в косвенной речи ее иногда так и называют) в доме мужа обрекают ее на пожизненную маргинальность.

      Такое отношение подтверждает содержание некоторых притч, имеющих хождение и сегодня. Вот одна из них: «Раз царь и его придворный повстречали на дорогe крестьянина, везущего на осле воз дров. На вопрос придворного, что он собирается делать с дровами, крестьянин отвечал: «частью расплачусь с долгом, другую часть отдам в долг, третью выброшу в воду». Царь подозвал крестьянина поближе и потребовал разъяснения. Объяснение было: «мать с отцом согрею – долг верну; два сына растут, их согрею – в долг отдам; дочь имею, её согрею – в воду брошу» (то есть потеряю, замуж выдам) (из интервью А. 04.12.2000, г. Мартуни).

      Описание образа женщины как упрямого, одиозного существа рефреном звучит в притчах, которыми изобилует карабахский диалект. Информантка из с. Чартар рассказала притчу о женском упрямстве, объясняющую, «почему могилу для женщин роют на пол аршина глубже, чем для мужчин»:

      «Шли по лесу муж с женой и наткнулись на труп лисицы. Муж высказал сожаление по поводу гибели лисицы. Жена откликнулась – «это не лисица, а волк». Завязался спор. Жена уселась посреди леса и заявила, что пока муж не признает животное волком, она не сдвинется с места. После долгих пререканий жена объявила, что умрет, если муж не признает в звере волка. Муж не отступался. И вот уже за покойницей едет арба. Муж взмолился: «Согласись со мной и вставай, глупо так умирать». Жена – нет! После похорон мужчина рассказал все попу, что жену заживо погребли. На что поп ответил: «Что же ты раньше не сказал, мы бы могилу ей глубже вырыли, за упрямство». С тех пор и повелось женщинам рыть могилу на пол аршина глубже» (А. Григорян, с. Чартар).

      Социальная малозначимость женщины (дочери), ее маргинальное положение в обществе в противовес возвышению и возвеличиванию мужчины (сына) четко выражено в текстах

99

Здравомыслова Е., Темкина А. Феминистский перевод: текст, автор, дискурс // Хрестоматия феминистских текстов. Переводы. СПб.2000. С. 10.

100

Кузнецов И.В. Одежда армян Понта. Семиотика материальной культуры. М. 1995. С. 50.