Разрешите влюбиться. Теория поцелуя. Лена Сокол

теперь уже над моей головой: – Что это тут у вас?

      Я лихорадочно продолжала хватать мятые сырые листы и прижимать их к груди. Все засуетились, отступая в стороны.

      – Так. Расходимся. – Решительно сказал он. – Ты, Гаевский, хочешь помочь? Если нет, дуй на пары. И живо.

      Послышались шаги, затем мягкий хлопок двери, мотор ожил, и красный спортивный автомобиль отъехал на несколько метров в сторону, чтобы там припарковаться.

      – Что тут у тебя, Ежова? – Андрей Павлович наклонился, вглядываясь в мое лицо.

      – Ничего. – Воскликнула слишком громко, выдав свое беспокойное, взвинченное и близкое к настоящей истерике состояние. – Просто.

      И замолчала. Оставалось сграбастать в охапку еще пару листов.

      Преподаватель сделал несколько шагов, поднял с асфальта то, что осталось от курсовой, и молча протянул мне.

      – Спасибо. – Схватила.

      Прижала к груди.

      – Поторопись. – Вздохнул он, глядя на меня с жалостью. – Занятия вот-вот начнутся.

      Отряхнул ладони.

      – Угу.

      Я развернулась и помчалась по лужам к мусорному контейнеру. Слезы застилали глаза, больно щипали веки. Было так чертовски обидно, что хоть не вой. «Ну, и видок, наверное, у меня. Без страха не взглянешь». Встала на носочки, бросила в урну целый ком смятых надежд и вытерла лицо сырым рукавом.

      «Как теперь объясняться? А главное, где взять денег, которые нужны сегодня и срочно?»

      Всхлипнула, развернулась и припустила к входу в универ.

      Уже на лестнице не удержалась и обернулась вправо, где краснел большим пятном спортивный автомобиль. Гай стоял возле своей машины и курил.

      Я не могла знать точно, но почему-то была уверена – он провожал меня глазами. И от этой мысли по спине побежали мурашки. Трудно будет забыть этот взгляд – злой и холодный, забирающийся в самую душу. Но что я еще запомнила – это жар его ладони: та, словно назло ледяным глазам, была горячей и мягкой. Такой уютной, что не хотелось отпускать.

      Я забежала в вестибюль и понеслась прямиком в уборную, чтобы привести себя в порядок. Но уже знакомый девичий смех за дверью женского туалета меня остановил.

      – Какая же она стремная! – Сказал кто-то. – И не стыдно в бабушкином плаще в универ ходить? Фу!

      – Курица мокрая!

      «Не хочу. Не хочу сталкиваться с ними, встречаться взглядами, знать, что они болтают про меня».

      Развернулась и побежала в раздевалку.

      – Возьмите, пожалуйста. – Протянула старушке-гардеробщице мокрый насквозь плащ.

      Потоки студентов расходились прочь, подтягивались ближе к аудиториям. В коридоре становилось спокойнее, и я была рада, что на меня больше не глазеют.

      – Ох, что это с твоей одеждой, деточка? – Бабулька наградила меня испытующим взглядом.

      – Так. Промокла. – Вздохнула я, пытаясь пригладить непослушные волосы.

      Мои кудряшки в обычные дни жили своей жизнью и с моим мнением не считались, а сегодня, напитавшись дождевой водой, так и вовсе – торчали в разные стороны. Безобразие. Кошмар. Просто ужас.

      – С