Жуткое утешение. Бен Гэлли

отозвался я.

      Голос зазвенел от возбуждения.

      – Да! Славься, Фрит!

      Вот про это божество я никогда не слышал. Я застонал, прижавшись лбом к железному шву. Должно быть, голос принадлежал еще одному из так называемых «мертвых богов», который появился здесь, чтобы снова устроить мне выволочку. Почему они всегда приходят тогда, когда меня наказывают? Где они были, когда меня убивали?

      – Что там еще?

      Интересно, какую мертвую тварь они выбрали для меня на этот раз? Возможно, одну из голов, висящих на стене, – антилопу или ибиса.

      – Я пытался найти этих твоих фанатиков, но, как видишь, у других людей были свои планы. Вытащи меня отсюда, а если не можешь, тогда не лезь ко мне, – сказал я богу.

      Возникла длинная пауза.

      – Боюсь, что я не знаю, о чем вы говорите.

      – Тогда кто ты?

      Голос вежливо откашлялся.

      – Такой же пленник, как и вы.

      Я скорчил гримасу.

      – Где ты? Я больше никого не заметил. Ты в гардеробе, как и я? Можешь меня вытащить?

      – Я… э-э… ха-ха. Не совсем.

      Мы обменялись всего парой фраз, но я уже решил, что этот человек мне не нравится.

      – Ну?.. – Я, как говорится, «в оковах из невидимого железа».

      – То есть на тебе кандалы?

      Нервный смех.

      – Нет, господин. Я хочу сказать, что не расположен помогать вам. Скорее я сам нуждаюсь в помощи.

      Я снова прижал глаз к щели.

      – Ну, я-то взаперти, – буркнул я, уставившись на очаг, откуда, судя по всему, доносился голос. Если человек не сидит в кресле спиной ко мне, то голос либо принадлежит призраку, либо звучит у меня в голове.

      Я откинулся назад и с глухим стуком врезался в деревянную стенку. Ну все. Я наконец-то спятил. Моя тревога обрела голос и черты характера.

      – Мы могли бы поговорить. Рассказать какие-нибудь истории, случаи из жизни.

      Я пытался поддержать разговор с самим собой.

      – Может, даже почитать стихи? Знаешь, часть из них я написал сам. Ну, не то чтобы написал… скорее придумал.

      Я снова подался вперед. Поэзию я ненавидел во всех ее видах – в основном потому, что не понимал ее. Мое подсознание, каким бы странным и извращенным оно ни было, никогда бы не смогло придумать что-то поэтическое. Я не напишу сонет, даже если меня подвесят над колодцем с крокодилами.

      – Где ты? – спросил я. – Отвечай.

      – «Клинок, каким размахивают в битве, но также достают по злобе, я…»

      – Хватит стихов! Говори, где ты!

      – Я – меч, понятно? Меч на полке над очагом.

      Я сдвинулся влево и посмотрел наверх, на жуткое зеркало и керамические вазы с налепленными на них ухмыляющимися лицами. Между ними находилась стойка – наклоненная, чтобы была лучше видна лежащая на ней ценность: длинный меч с обсидиановым лезвием, покрытым прожилками меди. Серебряная рукоять была в форме дерева – с гардой в виде переплетенных ветвей. Его корни обхватывали навершие из черного камня, на котором