Провокатор. Вячеслав Белоусов

Семёнович, героическая, можно сказать, личность, вроде как Котовский Григорий Иванович из кинофильма, Пархоменко или Кочубей, попал в органы ещё в конце Гражданской войны с партийной службы, а в оперативной работе, в сыске, как тогда, так и сейчас ни черта не смыслит.

      – Чего искать велено? – спросил Минин и собаку погладил, та, будто домашняя, так к нему и липла.

      – То же, что и вчера, – с полуслова понял оперуполномоченного Баклей, смяв папироску, не докурив, он не выносил новомодный «Прибой». – Нет ничего другого? Чёрт-те что выпускают! Уж лучше махорку.

      – Да вы мне и до магазина добежать не дали, – пожаловался Минин. – Полчаса насчёт льда дозванивался, полчаса ответственного искали, полчаса объяснял что почём.

      – Разболтались после войны! – прорвало и Баклея. – Быстро хорошее забывается. Куда катимся?

      – Вчерась вроде я всё сам на умершем сыскал, – осторожно напомнил о своём Минин и полез за пазуху, вытащил сложенный несколько раз лист, аккуратно развернул, пригладил. – Если что-нибудь подобное, то зря тут копать. Михеич не любитель был до писем.

      – Это что у тебя? – выхватил у него бумагу Баклей, но и вглядываться не стал. – Вчерашняя записка? Это ж нам как мёртвому припарка!

      – Ну… припарка не припарка, – затянул Минин, мрачнея, – а последняя воля умершего, последние, так сказать, слова. Больше всё равно ничего нет.

      – Это, может быть, тебе послание! – Баклей даже руками запорошил, весь взвился. – С того света!

      – Почему с того? – буркнул Минин. – Жив был, когда писал.

      – Ну читай десятый раз, если забыл. Я наизусть вызубрил: «Всем прощевайте, горя не знайте, птицу Степанычу отдайте. Мыл чтоб клетку, не то вернусь, с небес спущусь и сам всем распоряжусь…» Весельчак у тебя дружок был! Стихоплёт сортирный.

      – Ну уж, – смутился Минин, бумагой завладел и за пазухой осторожно схоронил. – Но ещё чего другого от него ждать зря и лазать здесь гурьбой этой лишнее, в чужом добре шнырять. Михеич ничего два раза не делал.

      – И ты, я вижу, для себя всё решил? Выводы сделал? – задёргался Баклей.

      – Чего ж возню раздувать? С вами же вчерась ещё утром обговорили. Или в другую сторону вас разрулили? Записку Михеич оставил. У него её нашли. Чего ещё?

      – Чего мелешь? В какую ещё другую сторону? Капитан Минин! Приказано, вот и исполняйте!

      – Есть, – отвернулся в угол к попугаю тот.

      – И чего ты записку эту с собой таскаешь? – совсем раскричался Баклей. – Почему начальнику управления не сдал? Это ж вещдок?

      – Им и приказано, – поморщился Минин. – Поручено почерковеду показать. Чтоб всё, как положено.

      – Не верит твоему дружку Ахапкин?

      – Почему не верит? С чего вы взяли?

      – Испортят записку, – будто пары спустил, утих подполковник. – Они ж, эксперты, начнут чертить, мараковать. Им только дай волю.

      – Попрошу, чтоб не очень.

      – Ты уж лучше здесь поусердствуй, – Баклей обвёл взглядом комнатёнку. – У него две таких?

      Минин лишь кивнул.

      – Жил в двухкомнатной,