Ранние грозы. Мария Крестовская

Сергеевна вздрогнула.

      – Что вы хотите делать? – тревожно спросила она.

      – Послать за Наташей.

      – Как, сейчас?!

      Это «сейчас», которым решится все и после которого уже, действительно, все кончится, вдруг охватило ее всю таким ужасом и тревогой, что она готова была умолять мужа об отсрочке решения хоть на несколько еще дней.

      Потерять, быть может, и последнюю даже надежду сейчас же она была не в силах.

      Ей вдруг вспомнилось, что она еще сегодня утром сделала дочери за что-то выговор, быть может, это рассердило Наташу, быть может, она и теперь еще сердится на нее… Ей невольно вспомнились глаза дочери, которые с каждым днем глядели на нее все холоднее… О, если бы впереди было хоть несколько еще дней! И с чисто женскою хитростью Марья Сергеевна придумывала, как за эти дни ей задобрить дочь и войти с ней в прежние отношения.

      Но Павел Петрович точно угадал ее мысли и понял этот молящий взгляд ее прекрасных глаз, когда-то так любимых им.

      – Лучше покончить разом.

      Вошла горничная с вопросом: «Что прикажете?»

      – Попросите сюда барышню. Скажите, что я прошу ее прийти сейчас же.

      Горничная вышла.

      Марья Сергеевна вдруг опять глухо зарыдала и бессильно упала в кресло.

      II

      Феня, шурша накрахмаленными юбками своего розового ситцевого платья, вошла в комнату барышни, которую все еще, по старой привычке, продолжали называть детскою.

      Барышня сидела у своего маленького столика, низко наклонив над книгой свою темно-русую головку, причесанную по-гимназически в одну косу с черным бантом.

      Лампа слегка освещала ее профиль с совершенно теми же чертами, что и у отца, только более тонкими, женски-смягченными и не потерявшими еще детского, слегка округленного контура.

      – Пожалуйте к папаше.

      Наташа испуганно вздрогнула, как человек, которого разом оторвали от занятий.

      – Что?

      – К папаше пожалуйте.

      Она все еще не совсем пришла в себя и, казалось, мало понимала, что говорила ей Феня. Слово «к папаше» удивило ее: он в такие часы редко отрывал ее от занятий, – для этого надо было что-нибудь особенное.

      – К папаше? – повторила она с удивлением. – Зачем же?

      Феня слегка усмехнулась на вопрос барышни.

      – Уж этого не знаю-с, мне не сказывали – позвонили только и велели позвать вас.

      Наташа посмотрела в лицо Фени. Какое-то неясное предчувствие шевелилось в ее душе.

      Феня помолчала с секунду и вдруг тихо добавила, точно поясняя этим что-то:

      – И барыня там.

      – Мама!

      Внезапный, жуткий холод охватил Наташу.

      – Плачут-с… – совсем уже таинственно шепнула Феня.

      Теперь Наташа смутно начала угадывать что-то тяжелое, страшное.

      – Ну хорошо, иди; я сейчас.

      Она подождала, пока Феня вышла; ей не хотелось, чтобы горничная что-нибудь поняла по ее испугу. Когда дверь за Феней затворилась, Наташа тревожно поднялась со стула.

      «Вот