Зоя. Даниэла Стил

ей поскорее поправиться, чтобы они могли увидеться, а подписалась и за себя, и за Саву, которая прошлой ночью оскандалилась – прямо на обюссоновский коврик. Но бабушка, лишь повторив свои угрозы сварить из нее суп, если она не изменит своего поведения, только тем и ограничилась.

      «Люблю тебя и целую. Скорее поправляйся, и я сейчас же приеду к тебе». Зоя послала ей две книжки, которыми сама зачитывалась неделю назад, а в постскриптуме приписала, чтобы Маша не смела больше жулить в теннисе, как было прошлым летом в Ливадии, когда они играли в паре против двух великих княжон. Это была их любимая игра, и Мария неизменно выходила победительницей. «...Я приеду, как только твоя мама и доктор мне позволят. Целую тебя, твоя Зоя».

      Днем она снова виделась с Николаем, и это немного отвлекло ее от грустных мыслей о подруге, из-за которых она целый день не хотела даже выходить из своей комнаты. Взаперти сидела и Наталья, совершенно убитая известием о болезни Мари и страхом за дочь.

      – Что-то ты зачастил к нам, братец, – сказала Зоя. – Опять разговор с отцом. Что-нибудь случилось?

      – Какие дурацкие мысли приходят тебе в голову. Ничего не случилось, – ответил Николай, хотя был поражен догадливостью девочки. Она инстинктивно поняла, что он в сильной тревоге и именно это послужило причиной его приезда. Он хотел обсудить с отцом последние события.

      Накануне, на заседании Думы, Александр Керенский произнес чудовищную речь, в которой подстрекал к цареубийству. Николай понял, что французский посол был во многом прав. Должно быть, положение в стране было хуже, а многочисленные лишения ожесточили народ сильней, чем казалось ему и людям его круга. Британский посол, сэр Джордж Бьюкенен, отправляясь на десять дней в Финляндию, тоже нарисовал весьма безрадостную картину. Вот почему Николай хотел знать, что думает обо всем этом отец.

      – Никогда просто так не приедешь, – упрекнула его Зоя.

      Заснеженный Невский проспект, по которому мчались их сани, был прекрасен, как никогда. Николай с деланой бодростью отвечал сестре, что все обстоит превосходно, а она, хоть и почувствовала фальшь и затаенную тревогу, решила поверить ему.

      – Ты лучше скажи, зачем ты так огорчаешь маму? Из-за тебя она слегла, и я слышал, что к ней уже дважды вызывали доктора.

      – Вовсе не из-за меня, – фыркнула Зоя, – а из-за того, что у Машки корь.

      – Значит, и у тебя? – засмеялся Николай.

      – Глупости какие! Я никогда не заболею.

      – Отчего ты так в этом уверена? Ты ведь поедешь в Царское?

      Зоя по-детски замотала головой, всем своим видом выказывая крайнее разочарование:

      – Нет, меня не пустят. Туда никого сейчас не пускают. А у бедной Настеньки ужасно болит ухо.

      – Ну, ничего, не горюй, скоро они поправятся, тогда и поедешь.

      Зоя согласно кивнула, а потом без перехода осведомилась:

      – А кстати, как поживает твоя балерина?

      Николай дернул сестру за прядь волос, выбившуюся из-под мехового капора:

      – С чего ты взяла, что у меня есть «моя» балерина?

      –