Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло. Василий Звягинцев

но вчетвером лучше собраться в более приватной обстановке.

      В прихожей на вешалках уже висели обсыхающие плащи, на полу ровненько, будто в казарме, выстроились штормовые сапоги.

      Новиков добавил к ним свои, выбрал домашние туфли по вкусу, поднялся по двухмаршевой лестнице с резными балясинами.

      В обширном зале с пылающим камином во всю стену его появление встретили приветственными возгласами. Будто год не виделись. Кстати, ватманский лист с художественно нарисованной «пулей» уже лежал на ломберном столике. Рядом – нераспечатанная колода карт и все необходимые для правильной игры аксессуары.

      – Что, прямо сейчас и начнем? – спросил Андрей.

      – А чего ждать? – хищно усмехнулся Шульгин, непроизвольно перебирая пальцами, будто уже начал сдавать карты. – Мы сколько не играли?

      Новиков прикинул. Выходило, что давненько.

      – Сейчас доложу, – поднялся Левашов, взял со стола, открыл в нужном месте толстый ежедневник. – Вот-с, такого-то месяца, числа, независимого года… Год и два месяца, судари мои. И в последний раз господин Новиков изволили проиграть ровно девять тысяч рублей ноль-ноль копеек. Думаю, желают отыграться.

      – Давненько не брал я фишек в руки, – вздохнул Андрей. Поиграть захотелось невыносимо. Взять со стола свои десять карт, неторопливо раскрыть, пробежать глазами, оценить, соображая, а что же там в прикупе для нас интересного? И так далее…

      А у игроков их забавы, наверное, вызывали еще более сильные эмоции.

      Теперь – мы за них.

      Шульгин с треском распечатал колоду, Дмитрий взялся за пробку коньячной бутылки. Тоже традиция – за начало игры по первой, а потом – только за сыгранный мизер, и никак иначе. Зато курить можно и нужно постоянно, для маскировки эмоций. С этой целью кто-то приготовил и даже раскрыл большую коробку сигар.

      – А поговорить? – спросил Андрей, смягчая известную фразу из анекдота. Известно ведь, что за преферансом ни о чем, не связанном с игрой, говорить невозможно. Или игра останавливается, к всеобщему раздражению.

      – Есть о чем? – лениво спросил Шульгин. – До утра не терпится?

      – Как тебе сказать… – Новиков грел озябшие на дожде и ветру руки, думая, что лучше бы ему правда помолчать, хотя бы сегодня. Завтра тоже будет день.

      – Судя по тебе, – сказал Воронцов, – ты по улицам долго бродил?

      – Не очень и долго. Полчаса, пожалуй. До этого личную жизнь Скуратова устраивал…

      – Ух ты, – восхитился Шульгин. – С Ниной познакомил?

      – Не с Маринкой, сам понимаешь.

      – Амбец мужику, – скорбно вздохнул Левашов. Все знали о мечте Нины Семеновны подыскать себе мужа, состоятельного и положительного во всех отношениях.

      – Думаю, наоборот, – сказал Воронцов. – В меру согретый женским вниманием, господин академик станет гораздо более пластичным материалом для твоих экспериментов. А то слишком много вокруг манящих, но недоступных раздражителей. Я такой типаж знаю, с повышенным гормональным