Хмель. Алексей Черкасов

тот, за Бога того! Под иконами на тайном судном спросе удушили!.. Чадо мое махонькое, благостное, по шестому году! Яко от еретички народился. И Бог то зрил и силу дал душителям!..

      Евстигней Миныч посочувствовал:

      – Сына вашего! Веденейку! По шестому году… Какое горе!

      Мокей ответил стоном:

      – В грудях кипит. Исхода не вижу от такого горя. Туман будто перед глазами.

      – Понимаю, понимаю…

      Евстигней Миныч обрадовался. На первом же допросе тонким ходом он раскрыл преступника: кто он и откуда! И мало того, получил ошеломляющее сообщение об убийстве ребенка в общине еретиков. Это же дело для Верхней земской расправы! Губернатору доложат, и он, Евстигней Миныч, сразу вырастет на целую голову. Как же будет посрамлен становой пристав, почитающий себя за знатока каторжан!.. Надо сию минуту идти к исправнику и сообщить потрясающую весть. А там – выезд с исправником в общину раскольников, дознания, и под стражу возьмут не только одного разбойника!..

      – Вы сказали, что сына вашего Веденейку удушили под иконами на тайном судном спросе. Но, помилуйте, что же мог отвечать ребенок?

      Мокей спохватился, да было поздно.

      – Про чадо мое спросу не будет, благородие. Мое чадо – мое горе. Не вам то ведать.

      – Как же так не нам? Кто же должен наказать преступников?

      Мокей подумал. В самом деле, кто же должен наказать душителей Веденейки? Бог? Мокей отринул Бога. Общинники? Они готовы были растерзать самого Мокея. И убили бы, если бы не подоспела подружия Ефимия.

      – Мое горе со мной в землю пойдет, – решил Мокей. Нет, он не назовет никого из общины. Ни подружии, ни бесноватых апостолов, ни Третьяка с Микулой.

      – Так, значит, вы из общины раскольников, которая остановилась у Ишима?

      – Про общину спроса не будет.

      – Как так не будет?

      – Не будет, и все. Про купца спрос ведите.

      – Нет, нет, любезный. Прежде всего мы установим вашу личность, опознаем, возьмем под стражу душителей вашего сына Веденейки, а тогда и про убийство купца будем говорить.

      – Не будет того! Не будет! – гаркнул Мокей.

      – Позвольте нам знать, как вершить дознание!..

      Евстигней Миныч потирал руки. Он сейчас явится к исправнику – и тогда…

      Завязь седьмая

I

      Ефимия молилась, молилась…

      Кутаясь в суконное одеяло, подложив под ноги Мокееву меховую тужурку, не поднималась с коленей седьмые сутки. Рядом поставила глиняную обливную кружку и медный чайник кипяченой воды, сухари в плетеной корзиночке, вот и вся снедь для епитимьи. Теряя силы, падая головой в землю, мгновенно засыпая. Час-два забытья, и снова молитвы и земные поклоны. Ноги то деревенели, то отходили. Правая рука до того отяжелела, что с трудом подымалась, чтобы наложить крест. Много раз прочла по памяти Псалтырь, откровения апостолов, а просветления не было.

      Виделся Веденейка. Кудрявый, говорливый, как первозданный ручеек в камнях, синеглазый, как Мокей. Вспомнила, как Филарет гнал ее от сына,