Андреевское братство. Василий Звягинцев

кулаки, – в мирском плане или же в духовном?

      «Начало многообещающее», – подумал я.

      – Не хочу показаться грубым материалистом, отец, но сфера духовная, по-моему, сейчас не слишком актуальна. Поскольку духовное бытие я не мыслю отдельно от бытия телесного. Если не удастся обеспечить второго, то и первое… – я пожал плечами.

      – Пусть так. Хотя я мыслю иначе и не стал бы категорически противопоставлять одно другому. Я много размышлял над твоим делом. Ты прав в одном. Рациональное объяснение тому, что произошло, найти не просто трудно, а скорее всего невозможно. По крайней мере три момента в обычной системе координат необъяснимы. И значит, твоя безопасность полностью гарантирована только здесь. При тех возможностях, что продемонстрировали твои враги, полагать иное – крайне безответственно…

      Я и сам так думал в глубине души, но из врожденного оптимизма надеялся как-нибудь выкрутиться. Потому слова монаха меня не удивили. Правда, чтобы прийти к такому выводу, не требовалось размышлять ночь и полдня.

      Но дальше он начал говорить вещи, которые в чем-то могли быть истиной, а в целом вызвали не то чтоб неприятие, а недоумение.

      Выходило так, что люди здесь, в общем-то, почти и ни при чем. Просто в мир пришло некое абстрактное зло чуть ли не всеобъемлющего плана. И направленное не только против меня как отдельно взятой личности. То есть я – лишь субъект проявления указанного зла в его мирском воплощении.

      Всерьез с такой позицией спорить было невозможно. Да и просто невежливо. Надо было выкручиваться. Искать деликатные формы возражений. Я и сказал, что, на мой взгляд, «мировое зло» проявило себя действиями чересчур земными да вдобавок и неквалифицированными.

      – Вот тут твоя ошибка. Очеловечивать потустороннее – нет ничего более неправильного. Разумеется, земной противник в чистом, скажем так, виде сумел бы разделаться с тобой успешнее… Могу даже рассказать, как такие вещи исполняются… А тут другое. Не требую, чтоб ты поверил мне сразу. Сам был такой, знаю…

      Отец Григорий говорил все это резко, что так не походило на его обычную манеру.

      – Ну допустим, – кивнул я. – Но что из этого следует? Смириться? Приготовиться к неизбежному? А может, постриг принять? Как считаете, против монаха эти силы зла бессильны?

      Он кивнул.

      – Возможно. Думаю, в этих стенах ты в безопасности.

      «Вот тебе и вербовка, – подумал я. – Или, лучше сказать, обращение. Десять лет общались, а теперь отец-миссионер решил, что клиент созрел…»

      – Только ведь зло при этом не исчезнет? Найдет себе иную точку приложения. И добьется своего. А чего именно? Я впервые увидел монаха раздраженным. Или, вернее, утратившим обычное спокойствие.

      – Нет, ты до сих пор ничего не понимаешь. Думаешь, повредился дед на религиозной почве? Что я тебе, апостол Павел? Если бы я знал, в чем тут дело! Я так чувствую, понимаешь?.. – и тут же крякнул смущенно, опустил глаза, несколько раз перекрестился. Видимо, это показалось ему