Александр Пушкин на rendez-vous. Любовная лирика с комментариями и отступлениями. Александр Пушкин

длинным и многословным: четырнадцатилетний автор просто захлебывался от радости и волнения. Наконец-то и он испытал это волшебное чувство, о котором столько читал и слышал! Хотя он и пытается изобразить сожаление («Пролетело счастья время, / Как, любви не зная бремя, / Я живал да попевал»), но не может скрыть ни свой мальчишеский восторг, ни тревожно-сладкое предвкушение того, чего «никто из нас дамам в слух <…> не скажет».

      Стихотворению был предпослан эпиграф (позже зачеркнутый): «Pourquoi craindrais-je de le dire? / C’est Margot qui fixe mon goût» («Почему мне бояться сказать это? Марго пленила мой вкус». – франц.), взятый из сатиры Шодерло де Лакло «Послание к Марго» (1774). Тридцатитрехлетний французский поэт «боится» признаться в своем чувстве, возможно, из-за самого предмета страсти: под именем Марго выведена фаворитка Людовика XV мадам Дюбарри, в прошлом – публичная женщина; русский поэт-подросток пока еще «боится» просто выговорить интимные, «стыдные» слова[3]. Недаром стихотворение перенасыщено литературными клише: поэтическая условность помогает ему совладать с новыми, острыми и непривычными ощущениями. Он увлеченно примеряет на себя разные литературные маски героев популярных комедий, опер и – скрывается под ними. Игровая форма стихотворения делает возможным и самое сокровенное финальное признание: «Я… монах!». Иными словами, я – мальчик, еще не знавший любви.

      В своем первом полудетском стихотворении о любви Пушкин еще не умеет выразить то, о чем он скажет позже точно и откровенно: «Безвестных наслаждений темный голод меня терзал»…[4]

      1814 год

      Ему исполнилось пятнадцать, и свое второе стихотворение о любви он назвал «Опытность»:

      Кто с минуту переможет

      Хладным разумом любовь,

      Бремя тягостных оков

      Уй на крылья не возложит.

      Пусть не смейся, не резвись,

      С строгой мудростью дружишь;

      Но с рассудком вновь заспоришь,

      Хоть не рад, но дверь отворишь,

      Как проказливый Эрот

      Постучится у ворот.

      Испытал я сам собою

      Истину сих правых слов.

      «Добрый путь! прости, любовь!

      За богинею слепою,

      Не за Хлоей, полечу,

      Счастье, счастье ухвачу!» —

      Мнил я в гордости безумной.

      Оглянулся… и Эрот

      Постучался у ворот.

      Нет! мне, видно, не придется

      С богом сим в размолвке жить,

      И покамест жизни нить

      Старой Паркой там прядется,

      Пусть владеет мною он!

      Веселиться – мой закон.

      Смерть откроет гроб ужасный,

      Потемнеют взоры ясны,

      И не стукнется Эрот

      У могильных уж ворот!

      Не думаем, чтобы к лету 1814 года он набрался собственного опыта в «науке страсти нежной», но чужой опыт – любовную лирику – он знал прекрасно. Образ проказливого Эрота, стучащегося у ворот, восходит к оде III Анакреона. Пушкину она могла быть известна по переводам М. В. Ломоносова и Н. А. Львова. Уже в этом раннем стихотворении, заимствуя и подражая, он умеет сделать чужое своим. В известных сюжетах вдруг светится что-то глубоко личное, хотя, быть может, мы, через призму времени, иногда и домысливаем простой текст. Ведь ему еще пятнадцать, он не может знать,

3

Виролайнен М. Н. Лицейское творчество Пушкина // А. С. Пушкин. Лицейская лирика. СПб., 1993. С. 9.

4

«В начале жизни школу помню я…» (1830).