Кана. В поисках монстра. Роман Кожухаров

войска Леонтьев были земляки, уроженцы русского Нового Света – Херсонской губернии, куда до революции со всем уездным скарбом включался и Парадизовск? Кубанское казачье войско проистекало из казачества Черноморского, одно время подвизавшегося в Нистрении, куда, в свою очередь, было переселено по указу Екатерины Великой из бульбовского улья – истока Запорожской сечи.

      Леонтьев – создатель эфиопской армии и друг негуса Менелика II – привечал Александра Булатовича на финише его небывалого верблюжьего ралли-рейда через горы абиссинской пустыни. Какая нелегкая подстегнула Булатовича – в ту пору блистательного гусара, а позже – иеросхимонаха, духовного вождя имяславцев, наконец, гусара-схимонаха в «Двенадцати стульях» – отмахать в раскаленных песках 350 вёрст из Джибути в Харэр за три дня и 18 часов, тем самым поставив рекорд, немыслимый на все времена для чёрных христианских собратьев?

      Какое томление толкало его на поиск устья реки Омо, где после нашлись останки первого человека? Поэт Гумилёв в детстве зачитывался путевыми очерками Булатовича, бредил в воображении Африкой, а позже пылкий жар абиссинской мечты воплотил в двух эфиопских походах.

      Или африканская жажда, что вела Гумилева, проистекала от других сочинений – поэтических, напитанных солнцем русской поэзии, которое, как известно, абиссинских корней?

      Как бы в истоке ни было, а в устье поэт проследовал торными маршрутами Булатовича и Леонтьева (тоже, кстати, Николая Степановича), подружился с Хайле Селассие – будущим императором чёрного православия, воспетым Бобом Марли железным львом Сиона, – и выпил с прямым потомком царя Соломона и царицы Савской ящик вермута.

      Стоит всё-таки предположить виновником эфиопской эпопеи без вины виноватого Пушкина. (Впрочем, гений, как заведено, изначально виновен во всём, что случается под русской луной.) Иначе как объяснить, что главу абиссинского анабасиса было суждено завершить поэту Владимиру Нарбуту – другу и сотоварищу Гумилева по акмеизму, соседу-приятелю Булатовича по малороссийской помещичьей жизни.

      Незабываемое забудется прежде, чем высохнут моря, и лишь тебя не проглотят чудища, желтая Эфиопская заря!

      Каждому своё. Кто на что учился. Кому моря и чудища, кому руно и перо жар-птицы, кому – Елена Прекрасная или белобрысая дьяволица с рыжими ресницами и косой от затылка до попы, или вот – сабинянки, кому – проливы, полюса и материки, кому – пружины сюжета из распотрошённого стула. Суть не меняется. Руно – для аргонавтов, князь Игорь – для Ярославны в Путивле на забрале, Иерусалим – для крестоносцев, царевна – для Стеньки Разина, пролив – для Беринга. Пролив – та же царевна. Открыл, считай – добыл.

      В походе цель общая и, в то же время, у каждого своя. Вот у ахейцев из всего списка царей-кораблей-журавлей лишь у Менелая личное полностью совпадало с общественным. Елена Прекрасная. Показательно, что её домогался добыть и Фауст, находясь совершенно в другом походе. И в данном случае можно предположить,