Уголек в пепле. Саба Тахир

ли я бежать? Должен ли дезертировать? До меня донесся голос, далекий, будто из-под толщи воды. Это Комендант приказывала нам вернуть клинки в ножны и сесть. С помоста она произнесла краткую речь, и когда пришло время присягнуть Империи, я поднялся лишь потому, что встали все остальные вокруг меня. Остаться или бежать? Остаться или бежать?

      Я шевелил губами вместе с другими выпускниками, когда они клялись плотью и кровью быть преданными Империи. После прощальных слов Коменданта новоиспеченные маски разразились криками неприкрытого облегчения и выдернули меня из раздумий. Фарис сорвал свою школьную бирку и подбросил ее высоко в небо, за ним повторили все остальные. Наши бирки взлетели в воздух, ловя солнечные лучи, словно стая серебряных птиц.

      Семьи стали выкрикивать имена своих выпускников. Родители и сестры Элен прокричали: «Аквилла!» Семья Фариса позвала: «Кандилан!» Я услышал: «Виссан!», «Галериус!» И затем раздался голос, заглушивший остальные: «Витуриус! Витуриус!» Дед стоял в своей ложе, окруженный остальной семьей, показывая всем и каждому, что сын одной из самых влиятельных семей Империи сегодня стал выпускником.

      Я нашел его глаза, и на этот раз вместо привычного осуждения в них светилась неприкрытая гордость. Он улыбнулся мне, сверкнув волчьим оскалом, таким белым на фоне серебра маски. Я тоже невольно улыбнулся ему, но затем меня охватило смущение. Я отвел глаза. Ему будет не до улыбок, если я дезертирую.

      – Элиас! – Элен обвила меня руками, глаза ее сияли. – Мы сделали это! Мы…

      И тут мы оба заметили Пророков. Ее руки опустились. Раньше мне никогда не доводилось видеть четырнадцать святых разом. Внутри сразу все сжалось. Почему они здесь?

      Они откинули свои капюшоны, обнажив пугающе неподвижные лица, и вслед за Каином прошли по траве и встали полукругом у помоста Коменданта.

      Возгласы публики утихли, гул недоумения наполнил амфитеатр. Моя мать не сводила с них взгляда, ее пальцы покоились на рукояти меча.

      Каин поднял руку, призывая к тишине, и через несколько секунд толпа умолкла. С моего места он казался причудливым призраком, хрупким и мертвенно-бледным. Но когда Каин заговорил, его голос, ясно слышимый в любой точке амфитеатра, поразил своей силой так, что все присели.

      – Из закаленных в битвах юных бойцов поднимется Предреченный, Величайший Император, – проговорил он, – гроза наших врагов, всесокрушающий предводитель народа. Империя должна быть единой. Так предсказали Пророки пять столетий назад, когда мы возложили камни, принесенные с дрожащей земли, чтобы построить эту Академию. Настало время сбыться предсказанию. Линия Императора Таиуса Двадцать Первого скоро прервется.

      В толпе прокатился ропот. Если кто-нибудь, кроме Пророка, осмелился бы сказать такое об Императоре, его бы уже убили. Легионеры роты почетного караула ощетинились, вцепились в оружие, но Каин лишь взглянул на них, и те сразу присмирели, словно стая испуганных собак.

      – Таиус Двадцать Первый не имеет наследника