Карты. Нечисть. Безумие. Рассказы русских писателей. Александр Грин

таком положении, тот с трудом поймет его: любопытство, говорят, сгубило род человеческий, оно и поныне наша главная, первая страсть, так что даже все остальные страсти могут им объясниться. Но бывают случаи, когда таинственность предмета дает любопытству необычайную власть: покорные ему, подобно камню, сброшенному с горы сильною рукою, мы не можем остановиться, хотя видим нас ожидающую бездну.

      Лугин долго стоял перед воротами. Наконец обратился к дворнику с вопросом:

      – Новый хозяин здесь живет?

      – Нет.

      – А где же?

      – А черт его знает.

      – Ты уж давно здесь дворником?

      – Давно.

      – А есть в этом доме жильцы?

      – Есть.

      – Скажи, пожалуйста, – сказал Лугин после некоторого молчания, сунув дворнику целковый, – кто живет в двадцать седьмом номере?

      Дворник поставил метлу к воротам, взял целковый и пристально посмотрел на Лугина.

      – В двадцать седьмом номере?.. да кому там жить! он уж бог знает сколько лет пустой.

      – Разве его не нанимали?

      – Как не нанимать, сударь, – нанимали.

      – Как же ты говоришь, что в нем не живут!

      – А бог их знает! так-таки не живут. Наймут на год, да и не переезжают.

      – Ну, а кто его последний нанимал?

      – Полковник, из анженеров, что ли!

      – Отчего же он не жил?

      – Да переехал было… а тут, говорят, его послали в Вятку – так номер пустой за ним и остался.

      – А прежде полковника?

      – Прежде его было нанял какой-то барон, из немцев, – да этот и не переезжал; слышно, умер.

      – А прежде барона?

      – Нанимал купец для какой-то своей… гм! да обанкрутился, так у нас и задаток остался…

      «Странно!» – подумал Лугин.

      – А можно посмотреть номер?

      Дворник опять пристально взглянул на него.

      – Как нельзя? можно! – отвечал он и пошел, переваливаясь, за ключами.

      Он скоро возвратился и повел Лугина во второй этаж по широкой, но довольно грязной лестнице. Ключ заскрипел в заржавленном замке, и дверь отворилась; им в лицо пахнуло сыростью. Они взошли. Квартира состояла из четырех комнат и кухни. Старая пыльная мебель, некогда позолоченная, была правильно расставлена кругом стен, обтянутых обоями, на которых изображены были на зеленом грунте красные попугаи и золотые лиры; изразцовые печи кое-где порастрескались; сосновый пол, выкрашенный под паркет, в иных местах скрипел довольно подозрительно; в простенках висели овальные зеркала с рамками рококо; вообще комнаты имели какую-то странную несовременную наружность.

      Они, не знаю почему, понравились Лугину.

      – Я беру эту квартиру, – сказал он. – Вели вымыть окна и вытереть мебель… посмотри, сколько паутины! да надо хорошенько вытопить… – В эту минуту он заметил на стене последней комнаты поясной портрет, изображающий человека лет сорока в бухарском халате, с правильными чертами, большими серыми глазами; в правой руке он держал золотую табакерку необыкновенной величины. На пальцах красовалось множество разных