Ихтамнеты. Булат Арсал

домашних тапочках, и громко скомандовал окружавшей его толпе:

      – «Народному фронту» и женщинам славного города Белгорода наше гвардейское – два коротких, один длинный: «Ура, ура, ура-а-а!»

      Народ дружно, в унисон проревел басами приветствие, и затем раздались ещё более дружные аплодисменты…

* * *

      После преломления хлеба и обязательного «пойдём покурим» начали укладываться. Чалый осмотрелся вокруг и, про себя пересчитав людей оставшегося в его распоряжении взвода, понял, что двоих нет: Андрея Хоменко и Виктора Гурова. Можно было предположить, что вечно неразлучные Хома и Гур просто стоят на свежем морозце, курят и скоро вернутся, но старый служака всё же решил выйти и проверить. Странно, но возле курительной урны никого не было, как не было никого и за углом здания, куда они могли отойти, прогуливаясь. Вернувшись в помещение, Чалый спросил у дневального о двух парнях, возможно, выходивших или входивших через турникет.

      – Были такие, они в малый зал пошли. Нам, говорят, поговорить надо, вот и попросили старшего открыть им дверь на время. Эта комната направо по коридору, за углом.

      Чалого, конечно, учили ещё в детстве, что подслушивать чужие разговоры и лезть в отношения между людьми недопустимо и отвратительно. Но это на гражданке и в сугубо мирное время. А тут на пороге война – и вдруг какие-то «тайны парижского двора», которые понадобилось обсудить подальше от чужих ушей, да ещё в специальной комнате для аудиенций.

      «Уж не мордобой ли там у этих дружков?» – с тревогой подумал Чалый и поспешил к ним.

      Стараясь подойти, не издавая лишнего шума, Чалый ещё издали обратил внимание на узкую щель между косяком и дверью, которую, очевидно, не стали запирать изнутри, что его немного успокоило…

      – Витёк, я понимаю, что место всякого мужика сейчас на войне, и знаю, что ты патриот. Но и ты пойми меня: я – не всякий мужик, и я не такой патриот, как ты, чтобы за здорово живёшь и за тридевять земель от родного дома и семьи сложить голову под укропскими бомбами, – горячо, но стараясь быть неслышимым за пределами комнаты, говорил Андрей Хома.

      Гур ему отвечал таким же приглушённым голосом, но гораздо спокойнее:

      – Андрюха, я тебя не тянул в военкомат, как бычка. Я пошёл сам и в соответствии со своими внутренними убеждениями. Да, я отказался от брони, и об этом мы всю ночь говорили с женой. Она меня поняла и даже годовалым пацаном не стала привязывать. Я, может, в первый раз в жизни настоящий поступок совершил и не жалею. А ты-то чего всю дорогу со мной не разговаривал? Перед тобой-то я в чём виноват? Я также считал, что будем служить или воевать рядом с Донецком. И что теперь? Будем брать обратный билет? Это глупо.

      – Ты же знаешь, почему я пошёл в военкомат? Только не прикидывайся, что не знаешь…

      – Неужели ты сейчас хочешь обвинить меня в том, что ты сам пошёл по примеру друга добровольцем на фронт?

      – Я не думал, что это так далеко зайдёт. Я не собирался, как ты говоришь, воевать, да ещё в такой дали от дома.

      – Ты