Государи Московские: Младший сын. Великий стол. Дмитрий Балашов

есь?

      – Больше церквы, – отвечал Федор, – и в Детинце и на посаде.

      – Що тако Детинец? – не понял кто-то, ему ответили сами:

      – Кремник, ну!

      – А терема, как у вас, но только выше гораздо, раза в два, а то и в три… – Федор прикинул на глаз. – И в четыре раз выше есть. И улицы мощены, ходят посуху.

      – Новгородци баяли о том, да кактось не верится! А ты сам-то каков, не брешешь?

      – Переславской, уже баял он, уши открой!

      – Да ты стой, паря, сойди с коня-то, чать не украдут! Давай хоть ко мне! Вали, братва!

      Во дворе и в доме у хозяина встретил непереносный дух мокнущих кож. Федор покрутил головой, мужики заметили:

      – А нам ништо! Привыкши, дак и не чуем!

      Мужики густо набились в избу. Кто-то приволок корчагу хмельного.

      В дверь уже лезли любопытные бабы.

      – А вы куды, толстожопые!

      – А нам охотца тоже поглядеть, каков таков гонец?

      – Подьте, подьте, у его баба есь!

      – Чать не зазрит! Она и не увидит оттоль! – прыснули женки.

      – Вот ты гришь, новгородцы князя выбирают! – не отставал сухощавый, – дак там свои все, кто по родству-кумовству, а у нас тута Христов сбор, кто отколь, и не знаем один другого! Не так за себя, как за боярина держишься! Вона, Птаха, тоже к боярину пристал ко свому! Боярин его с Рязани убег тож, ну и приветил. Худо не худо, а хату дал!

      – Все порознь, дак тут не то что князя, старосту уличного не заможем выбрать!

      Мужики, перекоряясь, заспорили о своем. Федор посидел, распрощался, вышел. Конь хрупал сено во дворе. Федор немножко проехал берегом реки, до крутояра. Здесь еще одна речка впадала в Москву. На той стороне в вечернем пронзительном свете четко рисовался монастырь, куда брат возил кресты, книги, облачения и прочую рухлядь. Захотелось съездить туда, да и не знал как. Мост был один, наплавной, под самым Кремником, и Федор воротился назад.

      Они поужинали в посольской избе и уже было сряжались спать, когда за ним пришли. Федор живо опоясался и с бьющимся сердцем, веря и не веря, пошел следом за посланцем. Провели какими-то задними дворами, мимо конюшен. На крыльце его перенял придверник и, приотворив толстые створы, кивнул в темноту:

      – Князь звал!

      Федор чуть не споткнулся о порог. В темноте отворилась вторая дверь, и его втолкнули в освещенную светелку. Отсюда другой слуга провел Федора еще через одни двери в княжескую опочивальню. Увидя Данилу близко, в простом платье, Федор, хоть и ждал встречи, все же растерялся и, не зная, как себя держать, молча поклонился князю.

      – Садись! – весело сказал Данила. Федор сел и как-то опять не ведал, о чем говорить. – А я тебя не враз и узнал! – примолвил Данил. – После уж спросил у Протасия, тот бает: «Федя и есть!» Он-то тебя сразу вызнал! («А виду не показал», – подумал Федор. Хотел было сказать, что тоже не сразу узнал Протасия, но поперхнулся, глупо было бы себя сравнивать с боярином.)

      – А я женился! – широко, по-детски улыбнулся Данил, и у Федора стронулось в душе. Он тоже улыбнулся.

      – Знаю. На свадьбе на твоей пела наша