Окаянные дни. Иван Бунин

сиявшей миру!» – Когда она сияла, глаза ваши бесстыжие?

      В «Русском Слове»: «Убит бывший начальник штаба генерал Янушкевич. Он был арестован в Чернигове и по распоряжению местного революционного трибунала препровождался в Петроград в Петропавловскую крепость. В пути генерала сопровождали два красногвардейца. Один из них ночью четырьмя выстрелами убил его, когда поезд подходил к станции Оребеж».

      Еще по-зимнему блестящий снег, но небо синеет ярко, по-весеннему, сквозь облачные сияющие пары.

      На Страстной наклеивают афишу о бенефисе Яворской. Толстая розово-рыжая баба, злая и нахальная, сказала:

      – Ишь, расклеивают! А кто будет стены мыть? А буржуи будут ходить по театрам! Им запретить надо ходить по театрам. Мы вот не ходим. Все немцами пугают – придут, придут, а вот что-й-то не приходят!

      По Тверской идет дама в пенсне, в солдатской бараньей шапке, в рыжей плюшевой жакетке, в изорванной юбке и в совершенно ужасных калошах.

      Много дам, курсисток и офицеров стоят на углах улиц, продают что-то.

      В вагон трамвая вошел молодой офицер и, покраснев, сказал, что он «не может, к сожалению, заплатить за билет».

      Перед вечером. На Красной площади слепит низкое солнце, зеркальный, наезженный снег. Морозит. Зашли в Кремль. В небе месяц и розовые облака. Тишина, огромные сугробы снега. Около артиллерийского склада скрипит валенками солдат в тулупе, с лицом, точно вырубленным из дерева. Какой ненужной кажется теперь эта стража!

      Вышли из Кремля – бегут и с восторгом, с неестественными ударениями кричат мальчишки:

      – Взятие Могилева германскими войсками!

      8 февраля

      Андрей (слуга брата Юлия) все больше шалеет, даже страшно.

      Служит чуть не двадцать лет и всегда был неизменно прост, мил, разумен, вежлив, сердечен к нам. Теперь точно с ума спятил. Служит еще аккуратно, но, видно, уже через силу, не может глядеть на нас, уклоняется от разговоров с нами, весь внутренно дрожит от злобы, когда же не выдерживает молчания, отрывисто несет какую-то загадочную чепуху.

      Нынче утром, когда мы были у Юлия, Н. Н. говорил, как всегда, о том, что все пропало, что Россия летит в пропасть. У Андрея, ставившего на стол чайный прибор, вдруг запрыгали руки, лицо залилось огнем:

      – Да, да, летит, летит! А кто виноват, кто? Буржуазия! И вот увидите, как ее будут резать, увидите! Вспомните тогда вашего генерала Алексеева!

      Юлий спросил:

      – Да вы, Андрей, хоть раз объясните толком, почему вы больше всего ненавидите именно его?

      Андрей, не глядя на нас, прошептал:

      – Мне нечего объяснять… Вы сами должны понять…

      – Но ведь неделю тому назад вы горой стояли за него. Что же случилось?

      – Что случилось? А вот погодите, поймете…

      Приехал Дерман, критик, – бежал из Симферополя. Там, говорит, «неописуемый ужас», солдаты и рабочие «ходят прямо по колено в крови». Какого-то старика полковника живьем зажарили в паровозной топке.

      9 февраля

      Вчера были у Б. Собралось порядочно народу – и все в один голос: немцы, слава Богу, продвигаются,