.

а вес – за сто.

      – Ничего, – сказал Ханстен, – главное – желание. Кто хочет помочь миссис Шастер?

      – Я когда-то участвовал в любительских постановках, – сообщил профессор Джаяварден. – Правда, мы ставили преимущественно Брехта и Ибсена.

      Это «правда» подразумевало, что здесь уместнее что-нибудь из легкого жанра. Скажем, одна из пошловатых, но забавных комедий, которые наводнили эфир в конце 1980-х годов, когда капитулировала телецензура.

      Больше добровольных артистов не нашлось, и коммодор попросил миссис Шастер и профессора Джаявардена сесть рядом и вместе составить программу. Ему не очень-то верилось, что столь разные люди придумают что-нибудь дельное, но кто знает… И вообще, главное, чтобы каждый был чем-нибудь занят, будь то в одиночку или с кем-то вместе.

      – Одно дело сделано, – продолжал Ханстен. – Если кого-то осенит блестящая идея, пожалуйста, изложите ее комиссии. А пока – садитесь-ка поудобнее и поближе познакомьтесь друг с другом. Каждый сказал, откуда он и чем занимается, у вас могут быть общие интересы, даже одни и те же друзья. Словом, вы найдете о чем поговорить.

      «И времени у вас предостаточно», – мысленно добавил он.

      Коммодор Ханстен совещался с Патом в его отсеке, когда к ним подошел доктор Мекензи, физик из Австралии. Он выглядел очень озабоченно, словно произошло что-то из ряда вон выходящее.

      – Я должен вам кое-что сказать, коммодор, – взволнованно произнес он. – Если не ошибаюсь, семидневный запас кислорода нас не спасет. Нам грозит куда более серьезная опасность.

      – Какая же?

      – Тепло. – Австралиец указал рукой на корпус судна. – Кругом пыль, а она идеальный теплоизолятор. На поверхности тепло от наших машин и от нас самих уходит в окружающее пространство, здесь оно заперто. Значит, в кабине будет все жарче и жарче, пока мы не сваримся.

      – Что вы говорите, – сказал коммодор, – мне это и в голову не приходило! И сколько же времени, по-вашему, мы сможем продержаться?

      – Дайте мне полчаса, я подсчитаю. Во всяком случае, мне кажется, не больше суток.

      Коммодор вдруг почувствовал себя совсем беспомощным. Отвратительно засосало под ложечкой, в точности как когда он вторично изведал свободное падение. (В первый раз ничего особенного не произошло, тогда Ханстен был подготовлен, а во второй раз его наказала излишняя самоуверенность.) Если физик прав, рухнули все надежды. И без того они невелики, но недельный срок позволял хоть немного надеяться… За одни сутки там, наверху, ничего не успеют сделать. Даже если найдут их, все равно не спасут.

      – Проверьте температуру воздуха в кабине, – продолжал Мекензи. – Даже по ней можно судить.

      Ханстен подошел к панели управления и взглянул на мозаику циферблатов и индикаторов.

      – Боюсь, вы правы, – сказал он. – Уже поднялась на два градуса.

      – Больше одного градуса в час. Я так и думал.

      Коммодор повернулся к Харрису, который слушал их разговор с растущей тревогой.

      – Можем мы усилить охлаждение? Какой запас мощности