Трезвея от мечты. Игорь Юдин

>Недопит остался грог.

      Билли бросили на снег.

      Грэга – Билли поперёк.

      На дворе глухая ночь.

      Поднялись, стряхнули снег

      И пошли, шатаясь, прочь

      Пилигримы Билл и Грэг.

      Тот урок им был не впрок –

      Билли бодр и Грэг не сник:

      Грэг – отчаянный игрок,

      Билли – бабий баловник.

      Шли, мечтая, что потом

      Будет им за даль дорог

      Как награда – тёплый дом,

      Карты, женщины и грог.

      Шли, трезвея от мечты,

      Шли неслышно, шли, как снег,

      Побродяги и шуты

      Пилигримы Билл и Грэг.

      «Я без тебя, ты не со мной…»

      Я без тебя, ты не со мной,

      Живём на свете и не тужим,

      Что я тебе не буду мужем,

      А ты не будешь мне женой.

      Ну не судьба нам быть вдвоём,

      И, слава Богу, и не нужно,

      Зато у нас есть наша дружба,

      Давай вина себе нальём,

      И, не сводя друг с друга глаз,

      Слегка, не чокаясь, пригубим.

      Мы всё равно друг друга любим.

      А это – главное для нас.

      Ночной фокстрот

      Кончился, робость мою исцеля,

      День, от которого оба устали мы.

      Время прощаться со старыми тайнами.

      Сакраментальные, монументальные,

      Пирамидальные тополя.

      О, превратившаяся в скалу,

      Окоченевшая, как покойница,

      Глупая умница, страстная скромница!

      Что-то забудется, что-то запомнится…

      Трусики, брошенные на полу,

      Мумии вынужденных острот,

      Стонами скомканный маленький рот.

      Серия судорог. Матовость кожи.

      Ночь продолжается. Музыка – тоже.

      Сентиментальный фокстрот.

      «Дядя Женя, запойный алкаш…»

      Дядя Женя, запойный алкаш,

      Беззаботный, беззлобный, беззубый,

      Отсидевший за что-то в тюрьме,

      Резонёр и законченный трус,

      Разглагольствовал, чуя кураж,

      С медсестрой психдиспансера Любой

      И нашёл, что Проспер Мериме –

      Выдающийся, сука, француз.

      Флегматична, нема, как скала,

      Наделённая дюжей фигурой,

      Вся такая себе на уме

      Попивала Любаня кефир,

      Вспоминая, как прежде была

      Молодой и доверчивой дурой,

      А любимый Проспер Мериме

      Был когда-то зачитан до дыр.

      Всё по-летнему тихо цвело

      Во дворе П-образного дома,

      Где когда-то весь первый этаж

      Занимал ПНД № 5,

      Где потом боковое крыло

      Отрядили для нужд гастронома,

      Где с утра дядя Женя-алкаш

      Балаболил, едри его мать,

      Горячился, наяривал речь –

      Ну а Любе припомнился шизик,

      Что под именем «Наполеон»

      До того обострился к зиме,

      Что пришлось ему в Кащенку лечь,

      И плевать, что он квантовый физик –

      Там его подлечили, и он

      Стал Проспером, пардон, Мериме…

      Почему обострившийся псих –

      Это сразу герой или гений?

      Или даже – владыка умов?

      Или даже – владыка владык?

      Почему ни единый из них

      Не объявит себя «Дядей Женей»?

      Потому, что основе основ –

      Их критической мысли – кирдык.

      И вгоняет в болезненный раж

      Их чужая посмертная слава,

      И, пленённым безумной игрой,

      Им на всех и на всё наплевать.

      Дядя Женя, дворовый алкаш,

      По сравнению с ними – красава,

      Хоть ни разу ни царь, ни герой

      И не блогер, едри его мать.

      ……………………….

      Где-то рядом трещал соловей.

      И в объятьях чужой телогрейки

      Под воркующий шорох листвы,

      Ничего не желая менять,

      Утомлённый тирадой своей

      Дядя Женя уснул на скамейке

      В