Незнакомка. Алексей Викторович Блинов

ика, Макс семенил по щедро посыпанному реагентами тротуару, сильно смахивая на нахохлившегося снегиря. Он бы не оказался в этом переулке, между чудом уцелевших старинных особняков, под неусыпным надзором могучих львов и кокетливых взглядов полуголых кариатид, но от встречи с издателем не отвертишься, да и встреча, собственно, нужна только ему, впрочем, как и его назойливые книги. Мир старался не замечать его нестандартные строки, не копаться в этих слишком светлых мыслях, а если кто и обращал внимание, то тут же крутил у виска: «Очередной писюк-философ. Нам оно надо? Мы сами с усами, да и вообще, есть проблемы и поважнее, чем о любви кричать».

      Когда Макс был ещё ребёнком, до практичного и хваткого отца быстро дошло, что его младший сын – точь Иван-дурак, мягкотелый разиня. Но отец любил этого оболтуса, понял, что толком из него ничего не выйдет, хотя пару раз к мозгоправам и водил. Поэтому, даже когда Максу перевалило за двадцать, он продолжал содержать непутёвого отрока, правда, сам уехал аж в Австралию, исправно посылая деньги, а их у него было немало. Чтоб его «Иванушка» не впал во все тяжкие, денег давал в обрез, а Максу много и не надо. Машина не нужна, куда такому рассеянному за руль, он в ногах-то путался, квартира от бабки досталась в самом центре города, а ноут ему старший брат подогнал в одну из редких встреч. Что касается матери, так она бросила их всех лет десять назад и ускакала в Европу с каким-то расфуфыренным ценителем живописи. Наверное, творческую жилку младшенький сыночек унаследовал от мамы, да и всю эту импрессионистскую философию тоже.

      Совещание было назначено на два часа пополудни, но Макс, как всегда, перепутал время, сейчас всего одиннадцать, а он практически доплёлся до офиса издателя. Недотёпа повертел головой в поиске кафешки, зацепился взглядом за грузинский ресторан, но сразу же отмёл эту идею, на карточке остались крохи, а отцовский транш доберётся до его кармана аж в начале следующего месяца. Макс не был лентяем, пытался зарабатывать, но каждая попытка заканчивалась полным фиаско. Уже на следующий день работодатель под тем или иным предлогом указывал на порог. С такой несобранностью и забывчивостью сотрудничать желанием не горели, и по этой же причине у него не было друзей, тем более девушки. Он настолько глубоко окунался в свои фантазии, что мог запросто выйти из дома в шлёпанцах или забыть закрыть дверь. Путал дни недели, терялся в метро, проезжая мимо своей станции, а с часами вообще не дружил. При всех этих недостатках глупым он не был. Ухватывал суть – ту самую, скрытую от стандартного взгляда, поэтому и писал свои рассказы, тщетно стараясь раскрыть глаза наивным обывателям, с наслаждением барахтающихся в море обмана.

      Если бы Макс был художником, то на его картинах непременно яркие, обжигающие сетчатку мазки, несуразные контуры неожиданного сюжета, пугали зрителя не меньше замысловатых строк и напоролись бы на куда бо́льшие штыки. Конечно же, при наличии хотя бы одной пары глаз стандартного зрителя.

      Макс «выбросил» грузинский ресторан в замызганный сугроб и свернул на тихую улочку, усеянную дорогими машинами. Шаркая заляпанной грязью обувью, доковылял до зелёной витрины магазина и на свою удачу через приветливые двери зашёл внутрь. В самом конце торгового зала, за полками, ломящимися от заморской снеди, приютился невзрачный кафетерий, скромненький, то что надо. Заказав два бублика и чай с ромашкой, Макс выбрал подходящий столик. Это оказалось плёвым делом, так как все посадочные места были свободны, кинул куртку и шарф на подоконник и вернулся за ожидающем его потным чайничком и разогретыми бубликами. Рассчитавшись за нехитрый перекус, пошёл обратно и… привычно растерялся. Дело в том, что за его столиком сидела молодая девушка в коротенькой дымчатой шубке, серой юбке и сапожках на небольшом каблуке.

      Макс, зная о своей рассеянности, решил, что он, как обычно, всё напутал, уже было дёрнулся занять другое место, но увидел красный шарф и пуховик на подоконнике – аккурат там, куда он направлялся изначально. Все места были свободны, а незнакомка уселась почему-то именно за его столик. Покачавшись на весах сомнения, он всё-таки отважился приземлиться у своего пуховика, посчитав этот подвиг крайне логичным.

      Деловито посапывая в губу, налил чая в стеклянную чашку, всыпал два пакетика сахара и, перемешивая напиток деревянной палочкой, шальной от стеснения, украдкой, всё же разглядел девушку.

      Она смотрела в окно, опершись подбородком на раскрасневшиеся от мороза ладони, медленно моргала длинными ресницами и казалось не замечала его. На указательном пальчике красовалось бронзовое кольцо-печатка, а на запястье широкий, тоже бронзовый браслет, усыпанный густой витиеватой вязью. На ангельском бархатном личике румянились чуть пухлые щёчки – очевидно, девушка замёрзла, гуляя в такую погоду без шапки.

      Сердобольный Макс сходил за второй чашкой, плеснул туда чая и не решившись добавлять сахар, просто подвинул чашку ближе к её локтям. Но на этом его галантность не иссякла. Сравнив размеры бубликов между собой, измерив дырки пальцами, выявив микроскопическую разницу, «Архимед» расстелил возле себя салфетку, положил на неё «маленький» бублик, а тарелку с «большим» предоставил скучающей красавице.

      Незнакомка наконец отлипла от окна и внимательно посмотрела на щедрого