Саломея. Стихотворения. Афоризмы. Оскар Уайльд

со временем дойду; ибо путь длинен, и тернии там, где иду я.

      Я знаю, конечно, что просить милостыню на большой дороге – не мой удел; и если бы я ночью лежал в прохладной траве, я стал бы писать сонеты к луне.

      Если я покину тюрьму, Робби будет ждать меня там, за тяжелыми воротами с железными столбами. Для меня он является символом не только своего личного расположения ко мне, но и расположения ко мне многих других. Кажется, я получу столько, что буду в состоянии прожить на это по крайней мере года полтора; и если я тогда не буду писать прекрасных книг, все-таки я буду в состоянии читать прекрасные книги. Есть ли на свете большая радость? Затем, по всей вероятности, воскреснет мой творческий дар.

      Если бы на свете у меня не было больше ни одного друга, если бы ни один сострадательный дом не раскрыл бы передо мной дверей, если бы мне пришлось взять котомку и облечься в лохмотья последней нищеты – все же, пока у меня нет жажды мести, жестокости и презрения, – я могу смотреть в глаза жизни спокойней и уверенней, чем если бы тело мое было одето в пурпур и тонкое полотно, но душа больна ненавистью.

      И я, наверное, не встречу препятствий. Кто истинно жаждет любви, тот для себя найдет ее всегда.

* * *

      Мне нечего, конечно, говорить, что задача моя еще не кончается здесь. Иначе она была бы сравнительно легка. Впереди будет еще тяжелей.

      Мне придется взобраться на кручи, еще более высокие, пройти по ущельям, еще более темным. И все это должно исходить от меня самого. Ни религия, ни мораль, ни разум не могут мне помочь никаким образом.

      Мораль мне не поможет. Я – прирожденный антиномист. Я из тех, что созданы для исключений, а не правил. Я знаю, что неправда заключается не в том, что человек делает, а в том, чем человек становится. И нужно хорошо это помнить.

      Религия мне не поможет. Пусть другие верят в невидимое, я верю в то, что можно видеть и осязать. Мои боги живут в храмах, воздвигнутых человеческой рукой, и мое Евангелие пополняется и совершенствуется в границах действительного опыта – быть может, даже слишком, ибо, подобно большинству или даже всем тем, кто ищет себе небо на земле, я на земле нашел красоту неба и ужасы ада.

      Когда я думаю о религии, мне кажется, я охотно основал бы орден для тех, кто не может верить.

      Орден можно было бы назвать «Братством Неверующих». Там, на алтаре, где не горит ни одна свеча, священник, в чьем сердце нет мира, свершал бы службу неосвященным хлебом и чашей, в которой нет вина.

      Чтобы все было праведно, все должно быть религией.

      И агностицизм должен бы иметь свой ритуал, как и вера. Это учение посеяло своих мучеников, оно должно пожинать своих святых и каждый день благодарить Бога за то, что Он сокрыл себя от человеческих глаз.

      Но, будь то вера или агностицизм, – ничто внешнее не должно существовать для меня. Чем бы оно ни было, его символы я должен создать сам. Духовно – лишь то, что создает себе свою собственную форму. Если я не найду этой тайны в своей груди, я не найду ее никогда; и если я уже не обладаю ею, она никогда не будет моей.

      И