Рославлев, или Русские в 1812 году. Михаил Загоскин

вас старее, не сметь любоваться ничем прекрасным?

      – Да ты только что любуешься; а тебе бы пора перестать любоваться всеми женщинами, а полюбить одну.

      – И смотреть таким же сентябрем, как ты? Нет, душенька, спасибо!.. У меня вовсе нет охоты сидеть повесив нос, когда я чувствую, что могу еще быть веселым и счастливым…

      – Но кто тебе сказал, что я несчастлив? – перервал с улыбкою Рославлев.

      – Кто?.. да на что ты походишь с тех пор, как съездил в деревню, влюбился, помолвил и собрался жениться? И, братец! черт ли в этом счастии, которое сделало тебя из веселого малого каким-то сентиментальным меланхоликом.

      – Так ты находишь, что я в самом деле переменился?

      – Удивительно!.. Помнишь ли, как мы воспитывались с тобою в Московском университетском пансионе?..

      – Как не помнить! Ты почти всегда был последним в классах.

      – А ты первым в шалостях. Никогда не забуду, как однажды ты вздумал передразнить одного из наших учителей, вскарабкался на кафедру и начал: «Мы говорили до сего о вавилонском столпотворении, государи мои; теперь, с позволения сказать, обратимся к основанию Ассирийской империи».

      – Ах, мой друг! – перервал Рославлев, – тогда нас все забавляло!

      – Да меня и теперь забавляет, – продолжал Зарецкой. – Вольно ж тебе видеть все под каким-то черным крепом.

      – Ты, верно, бы этого не сказал, Александр, если б увидел меня вместе с моею Полиною. А впрочем, нет, что толку! ты и тогда не понял бы моего счастия, – чувство, которое делает меня блаженнейшим человеком в мире, быть может, показалось бы тебе смешным. Да, мой друг! не прогневайся! оно недоступно для людей с твоим характером.

      – Покорно благодарю!.. То есть: я не способен любить, я человек бездушной… Не правда ли?.. Но дело не о том. Ты тоскуешь о своей Полине. Кто ж тебе мешает лететь в ее страстные объятия?.. Уж выпускают ли тебя из Петербурга? Не задолжал ли ты, степенный человек?.. Меня этак однажды продержали недельки две лишних в Москве… Послушай! если тебе надобно тысячи две, три…

      – Нет, мой друг! мне деньги не нужны.

      – Так о чем же ты грустишь?

      – Но разве ты полагаешь, что влюбленный человек не думает ни о чем другом, кроме любви своей? Нет, Зарецкой! Прежде, чем я влюбился, я был уже русским…

      – Так что ж?

      – Как, мой друг? А буря, которая сбирается над нашим отечеством!

      – И, милой! это дождевая туча: проглянет солнышко – и ее как не бывало.

      – Чтоб угодить будущей моей теще, я вышел в отставку; а может быть, скоро вспыхнет ужасная война, может быть, вся Европа…

      – Пожалует к нам в гости? Пустое, mon cher! Поговорят, поговорят между собою, постращают друг друга, да тем и дело кончится.

      – Ты думаешь?

      – Россия не Италия, мой друг! И далеко и холодно; да и народ-то постоит за себя. Не беспокойся, Наполеон умен; поверь, он знает, что мы народ непросвещенный, северные варвары и терпеть не можем незваных гостей. А признаюсь, мне почти досадно, что дело обойдется без ссоры. L'homme du Destin[3]

3

Избранник судьбы (франц.).