Один из нас вернулся. Карен М. Макманус

явно не отнесешь ни Эштон, ни Эли. Впрочем, попробуйте втолковать это нашей маме.

      – Вы обе ничего не смыслите в дизайне, – сетует она.

      Для сегодняшнего похода по магазинам мама нарядилась как на подиум: узкие белые брюки, золотистые босоножки, узорчатый топ на запáх. И да, признаю: выглядит она потрясающе. Как и Эштон в бледно-голубом сарафане, подчеркивающем чуть округлившийся живот. Я ложка дегтя в нашей бочке стиля, так как пришла в форме официантки кафе «Контиго» – безрукавке и шортах, – а волосы с фиолетовыми прядями зачесала назад и заколола крабиком в форме цветка. Должно быть, заколола косо, потому что мама протягивает руку и поправляет мне прическу, попутно замечая:

      – А еще эта колыбелька превращается в самую милую на свете кроватку для малышей постарше.

      – Только без бортиков, – говорит Эштон, изучая глянцевую схему сборки, вывешенную рядом с колыбелью. – Бедный ребенок оттуда выпадет.

      Мама взмахивает наманикюренной рукой:

      – Уверена, бортики можно докупить.

      – За тысячу баксов, – бормочет сестра себе под нос.

      – Хотя бы возьми этот вариант на заметку. А я пока посмотрю детские стульчики.

      Наблюдая, как мама пробирается среди вешалок и манекенов в дальний отдел, Эштон признается:

      – Мне не хватило духу ей сказать, что мы берем подержанную колыбельку у двоюродной сестры Эли.

      – Да знает она, что ты в жизни не выложишь три тысячи за детскую кровать. Просто хочет почувствовать себя любящей бабушкой – клиенткой подобных магазинов. Купи какую-нибудь мелочь – и она растает. К примеру… – Я оглядываю ближайший стеллаж и наугад выхватываю крошечную пижамку с узором из белых и серых слонят. – Как тебе?

      Эштон расплывается в улыбке.

      – Какая прелесть! – Она переворачивает ценник, и ее брови взлетают вверх. – Триста баксов! – Я заталкиваю пижаму обратно на полку, а сестра вздыхает: – Тут явно не думают о детях дизайнеров-фрилансеров и юристов из некоммерческих фирм.

      – Кстати, о юристах…

      – Ничего нового, – быстро подхватывает Эштон.

      Она сразу понимает, куда я клоню, и, надеюсь, признательна за то, что я вытерпела час с лишним, прежде чем спросить, есть ли у Эли новости про Джейка. Я не видела бывшего с тех пор, как его выпустили, – в основном потому, что запомнила, где ему разрешено появляться, и старательно обходила эти места. «Бэйвью-молл», к примеру, – безопасная зона.

      – По крайней мере, ничего нового о нем, – поясняет сестра.

      Она никогда не произносит имя Джейка без надобности. Я улавливаю в ее голосе напряжение, поэтому спрашиваю:

      – Но что-то все-таки есть?

      Эштон бросает взгляд туда, где мама увлеченно разглядывает высокие стульчики, больше похожие на миниатюрные дорогущие стремянки.

      – Да. Кое-что… это никак не связано с тобой, – спешит успокоить сестра, увидев, какие эмоции отразились у меня на лице. Наверное, ужас и паника. – Эли кое-что беспокоит… Помнишь билборд на Кларендон-стрит? О котором все судачили неделю назад. Про новую игру и все такое.

      – Помню,