Учение толтеков. Том 1. Теун Марез

мечей, но с поразительным мастерством владели как ножами, так и короткими копьями. Однако когда разведчики стали расспрашивать этих людей об их предках, кочевники лишь пожали плечами, сказав, что они не знают свою родословную и не пытались ее вспомнить. Нет точных сведений, что эти люди были потомками туранцев, но все же на протяжении очень долгого времени предполагалось, что они были тем самым потерянным племенем Атлантиды.

      Почему память об этом потерянном племени упорно преследует меня? Я довольно часто задавал себе этот вопрос, но по-прежнему не находил разумного ответа. То последнее лето в Атлантиде каким-то образом прояснилось в памяти, но все же, как ни странно, это не моя память, а память другого человека, с которым меня, по-видимому, связывали очень крепкие узы. Хотя я часто тщательно исследовал собственную память, у меня нет непосредственных воспоминаний о том, что я был в Атлантиде в то лето, или же о том, что я был членом этого племени. Это выглядит так, словно я вижу это время глазами другого человека, который был членом этого племени.

      Я также не могу вспомнить равнины Татарии, но я вспоминаю свою жизнь в горах Норвегии. Это была сельская жизнь, и я прекрасно помню своего отца, который мог метать копье и скакать на коне, как никто другой в нашей общине. Я также вспоминаю долгие зимы, когда на многие месяцы наш сельский дом был полностью занесен снегом; зимы, которые мы проводили, занимаясь резьбой по дереву и упражняясь в боевых искусствах с использованием набора различных ножей. Возможно, это связывает меня с потерянным племенем Атлантиды? Был ли мой отец тех времен членом того племени? Если так, тогда почему он оказался в Норвегии, как это произошло и почему он жил вдали от своего народа?

      В подобных случаях восстановление памяти вообще ничего не значит, поскольку обычно возвращается только память о знаниях, приобретенных в прошлых жизнях, а не память о самих жизнях. Знания толтеков о прошлом передаются от одного поколения к другому в основном в виде устной истории и как ментальные идеограммы, которые нагаль пересылает из своей памяти в разум своего преемника. Лишь немногие обрывки памяти прошлых событий иногда всплывают вместе со знаниями, приобретенными в то время. Но тогда почему этот отдельный обрывок памяти является таким важным? И почему он вновь выслеживает мой разум именно сейчас, когда я пишу предисловие к изданию этой книги на русском языке?

      Возможно, потому, что этот обрывок памяти из смутного прошлого мог бы обрести значимость, если бы я рассмотрел его в контексте одного из неясных пророчеств Безымянного. Среди множества пророчеств, хранящихся в памяти видящих как идеограммы, есть несколько таких, которые действительно представляются неясными, так как они кажутся соединенными вместе обрывками видений неопределенного будущего. И все же, исходя из прошлого опыта, оказывается, что многие из этих кажущихся странными