Сказки старого Вильнюса. Макс Фрай

что на границе сознания и неописуемой области горячей, трепещущей тьмы, расположенной – всегда знал это совершенно точно – на изнанке сердца, замаячил смутный пока, но теплый и плотный силуэт, не призрак, не наваждение, не каприз фантазии. Живое, не вымышленное существо, за которое определенно можно уцепиться, потому что оно затем и пришло, чтобы ты схватил его обеими руками, держал крепко-крепко и не отпускал. Никогда, ни за что.

      Пройдя еще несколько кварталов, понял, что существо – женщина. Кажется, лет тридцати, или около того. Определенно рыжая. С медовыми, под цвет волос глазами. Сейчас, поздней осенью, она носит сумеречно-синее пальто в пол, тяжелое, но чертовски элегантное. Она откуда-то знает, что сумерки ей к лицу, сама придумала или кто-то однажды сказал, и…

      Так, стоп. Вот теперь надо сесть и записать. Сумерки к лицу – это сейчас самое важное. Такие вещи нельзя бесконечно крутить в голове, потому что уже через четверть часа фраза надоест, покажется глупой и тяжеловесной, и тогда все пойдет прахом, а мне нельзя прахом, только-только восстал из него, не хочу туда больше, ну уж нет.

      Огляделся – где бы присесть? Увидел спорт-бар на углу, с летней верандой у входа. Везде уже давным-давно убрали уличные столы, а тут они еще стоят, погребенные под грудами опавших листьев, и если это не добрый знак, то что тогда.

* * *

      Надо же, думала Анна. Знала бы, что так рано сегодня освобожусь, не угрохала бы все утро на дурацкое письмо. С другой стороны, что сделано, то сделано. С третьей стороны, никто не мешает мне написать его заново, времени у меня еще море. Ребята раньше семи совершенно точно не придут. Сколько сейчас? Надо же, пяти еще нет. А сумерки уже такие густые, что споткнуться можно об эту синеву.

      И тут же споткнулась – не об сумеречную синеву, конечно, всего лишь о темно-синее пластиковое ведро – ветром его, что ли, унесло? А бабульки-цветочницы чего ушами хлопают? Впрочем, нет, не хлопают, мечутся, как курицы, не видят в потемках, куда укатилось ценное имущество, придется выручать. Отнесла ведро хозяйке и получила столько благословений, что их должно было с лихвой хватить на очень длинную, умеренно грешную жизнь, которую Анна себе как раз недавно запланировала. Очень удачно все сложилось.

      Чрезвычайно довольная собой, ведром, будущими прегрешениями и прочими обстоятельствами, Анна свернула на улицу Беатричес, чтобы добраться до дома кратчайшим путем.

* * *

      Только усевшись, вспомнил, что одет в пижонское белое пальто. В полдень оно казалось не просто подходящей, а единственно возможной одеждой для предстоящей прогулки, а сейчас наконец стало ясно, что идея была в высшей степени дурацкая. Впрочем, черт с ним, почистить пальто гораздо проще, чем, ни капли не расплескав, донести рыжую сумеречную женщину – не то что до дома, а хотя бы до следующего угла. Или, того хуже, писать о ней в душном помещении, заполненной чужими голосами и запахами. Потом, возможно, очень скоро наступит момент,