Поймать тишину. Александр Новиков

улыбающийся комом плюхнулся на пассажирское сиденье, и мы тронулись в путь.

      Пока ехали до райцентра, воспоминания о собственных годах службы полностью захватили нас с Петром. Перебивая друг друга, рассказывали мы о нарядах в столовую, караулах, учениях и, конечно же, о благополучном возвращении домой. Семьсот тридцать дней и ночей! Память о них живёт в сердце каждого носившего погоны и сапоги мужчины на особом, привилегированном положении. Такое не забывается!

      Двадцать километров пролетели незаметно. В райцентре, у небольшого обшарпанного здания автовокзала под навесом с ноги на ногу топтался рослый, стройный старшина ВДВ. Отглаженная форма, пышный аксельбант на груди, до блеска начищенные берцы и голубой, слегка сдвинутый на затылок берет. Петро заметил его издалека. Пока подъезжали ближе, с восхищением приговаривал:

      – Орёл, Паша, гля, какой орёл вырос!

      Через минуту они обнялись: отец и сын. У одного позади тревожные, бессонные дни, ночи неизвестности и ожидания; у другого за плечами два суровых, долгих года армейской жизни – на выживание.

      Я, сидя в машине, молча наблюдал. Почему-то вдруг вспомнилась маленькая дочь Валентина. Я любил называть её «мышкой». Кто знает, смогу ли когда-нибудь обнять её вот так же крепко и тепло, по-отечески, как только что Петро обнял своего сына?

      Взбудораженное, немного приподнятое воспоминаниями об армии настроение резко и скоропостижно грохнулось до нижнего предела. Я понял, что, как минимум в этот день, обречён на мучительные угрызения совести и междоусобную войну собственного рассудка с бряцающей оружием безысходности действительностью.

      Суконниковы, на ходу разговаривая, медленно приближались к машине. Я вылез, чтобы поприветствовать служивого и открыть багажник для «дембельского» чемодана.

      Когда было сделано и то и другое, мы дружно сели в «семёрку» и помчались домой, в Краюху.

      Сашок оказался довольно приятным в общении молодым человеком. По-деревенски, слегка смущённо и застенчиво, рассказывал нам с Петром о том, как добирался от места службы до самого райцентровского автовокзала. Петро иногда задавал сыну коротенькие вопросы, иногда вставлял в его рассказ уместные, искромётные шуточки. Тогда и я пытался беззаботно рассмеяться вместе с Суконниковыми. Хотя внешне это кое-как получалось, на самом деле в душе моей творился невообразимый хаос. Невообразимый хаос грусти!

      Едва машина остановилась у Петькиного двора, как на высоком крыльце показались Елизавета и гостившая на каникулах Оксана – высокая, статная, с тугой чёрной косой девушка. Словно две большие птицы, выпорхнули они за калитку, покрыли нежными объятиями засмущавшегося радостного Сашка. Оксана молча прижалась щекой к братовому плечу, а Елизавета, будто не веря глазам своим, ощупывала сына и причитала:

      – Ой, сыночка, ой, родненький! Худой-то какой весь! Нешто тебя там не кормили?! – Щедрые материнские слёзы радости катились по её щекам.

      Пока я открывал багажник, доставал оттуда чемодан, Петро подошёл к семье. Одну руку положил Елизавете на плечо,