Три орешка для вдовушки. Лена Ливнева

пикироваться с кем бы то ни было.

      – Моя фамилия Ефремов, а не Хренов, – устало отказался от войны полицейский в штатском, – и я спросил, кто вы, а не что вы сделали.

      – Её лучшая подруга, – кивнула в мою сторону недооцененная героиня. – Полина Полева.

      – А худшая где? – чуть не зевая, стал озираться по сторонам капитан.

      Пока я соображала, о чем это он, Полина все—таки объявила начало военных дествий:

      – Ты что, Архилох местный, что ли? – она сделала шаг в сторону Ефремова.

      Тот чуть не подпрыгнул от неожиданной атаки:

      – Кто лох? Это вы мне?!

      – Тебе! – Полина сделал еще один шаг в сторону капитана, и тот машинально отступил.

      – Как вы смеете меня оскорблять? Я при исполнении! – теперь Ефремов сделал шаг в сторону Полины, но она не двинулась с места, а лишь снова подбоченилась.

      – Кто тебя оскор… собирался …блять? Архилох – древнегреческий сатирический поэт. Знать надо, если умничать на людях собрался! Чего ты тут вместо того, чтобы по горячим следам грабителей искать, шутить вздумал? Подругу ему худшую подавай! Сейчас я самой худшей буду! – Полина пошла на капитана, но тот вдруг весь подобрался, вытянулся и, не сделав ни шагу назад, выкрикнул:

      – А почему на ты обращаешься? Мы с тобой на брудершафт не пили!

      – Ща валерьянку пить будешь, если не начнешь работать!

      – Да ты кто такая, чтобы на меня варежку разевать?

      – Мать твоя!

      Ефремов как—то нервно и коротко вздохнул, словно захлебнулся.

      – И хто? – икнул он.

      – Мать твоя. Крестная. Не узнал, что ли, Ефремка? – Полина захохотала и грохнулась в кресло.

      Капитан остолбенел и даже забыл моргать. «Байрейтская тишина» повисла, как в конце первой части фортепианного концерта, когда филармонические завсегдатаи еще не начали хлопать, находясь в культурном обомлении, а новички не захлопали, ориентируясь на завсегдатаев.

      Короткую «музыкальную» паузу нарушил доктор «Чехов»:

      – Я тут все изложил на бумаге и координаты свои оставил, – показал он исписанный листок «соляному столбу» Ефремову. – Мы поедем, у нас вызовов полно.

      Не дожидаясь ответа представителя закона, доктор и медсестра пошли к выходу мимо таких же остолбеневших в процессе скандала двух других полицейских чинов. И тут Ефремов отмер:

      – Полина! – выдохнул он радостно. – А я только сегодня утром на маминой могилке был и вспоминал, как крестили меня… Сегодня семь лет, как мама умерла.

      Напряжение спало. Оперативники у дверей зашаркали, закашляли.

      – Ну, давай, распорядись тут своими подчиненными, а я чай сделаю, и поболтаем, – вполне миролюбиво приказала Полина и двинулась на кухню. – И ты вставай! – досталось полприказа мне. – Нечего спящую красавицу изображать.

      – Ни—ни—ни! – закричал от двери доктор «Чехов», – три дня строгого постельного режима. Я там все рекомендации написал.