Наташка и «Харлей-Девидсон». Геннадий Дорогов

ответил светловолосый парень, поднимаясь с травы. – Будет сделано!

      Он сбегал в гостиницу и вернулся оттуда с гитарой в руках. Усевшись в кругу ребят, Мирон стал исполнять песни, которые здесь, как видно, были популярны, так как многие охотно подпевали. Исполнив десяток песен, парень передал гитару Кременю.

      – Санёк, сбацай что-нибудь!

      – Что-то нет настроения, Толик, – ответил тот. – Играй сам.

      – Брось, Кремень! Всё нормально! Покажи класс! – послышалось со всех сторон.

      Санька не стал упрямиться и взял гитару.

      – Ладно, уговорили. Что хотите послушать?

      Наперебой послышались заказы. Гитарист мягко провёл пальцами по струнам и стал исполнять одну мелодию за другой. Гитарой он владел мастерски. Это была настоящая музыка – то нежная и волнующая, то будоражащая душу. Закончив очередную мелодию, Санька взял ритм и запел неожиданно мягким, «сябровским» голосом:

      Живёт в белорусском полесье

      Кудесница леса Олеся.

      Считает года по кукушке.

      Встречает меня на опушке.

      Но не только мягкий голос, так не вязавшийся с суровым обликом его обладателя, поразил Наталью. В исполнении было столько чувства, столько светлой грусти, что щемило сердце. А песня продолжала звучать:

      Олеся, Олеся, Олеся —

      Так птицы кричат…

      Вероятно, Санька уже не первый раз исполнял эту песню, потому что несколько человек хором повторили за ним:

      Так птицы кричат…

      И снова Санькин голос, волнуя душу, подхватывал песню:

      Так птицы кричат в поднебесье:

      Олеся, Олеся, Олеся…

      А та, которой была адресована песня, сидела на траве, поджав колени, и неподвижно смотрела на огонь. Её напряжённое лицо словно говорило о том, что в душе у женщины шла борьба, решался вопрос: продолжать ли упорствовать или сдаться, уступить этому волнующему сердце призыву:

      Останься со мною, Олеся,

      Как чудо, как тайна, как песня.

      Наталья переводила взгляд с одного лица на другое, но не увидела ни одной ухмылки. Несомненно, что Санькино чувство к Леске ни для кого не было секретом. Но никто не позволял себе смеяться над ним ни в лицо, ни за спиной. И не только потому, что Кремень мог «высечь искру».

      Наталья вдруг поймала себя на мысли, что уже не злится на Леску, а, скорее, завидует ей. Ах, если бы у Кирилла было к ней столько чувства, она пошла бы за ним на край света. Но Кирилл другой человек, который всегда оставляет за собой пути к отступлению. Он, как и его германский мотоцикл, надёжен, силён и быстр. Но в то же время оборудован прекрасными тормозами.

      Но вот погас костёр, и народ стал расходиться. В гостиничном номере, забравшись в постель, Наталья прижалась к Кириллу. Он повернулся к ней, стал ласкать – сначала осторожно, мягко; потом, всё больше распаляясь, поддался порыву страсти.