восстанавливать и доводить работы, используя оборудование буквально с помойки. Алексей не возражал, ему было даже интересно копошиться вместе с лаборантами, переходя из одной лаборатории в другую. В какой-то момент финансирование науки вообще умерло, и его перевели в штат кафедры. Для разнообразия стали давать читать лекции на непрофильных факультетах. Это было забавно и весело. Ответственность минимальная, а на стандартный вопрос: «что непонятно?» после лекции из аудитории был всегда один и тот риторический вопрос-ответ: – «а зачем вы нам это рассказываете, нам это совсем и не надо…». Сначала Алексей, уже ставший Алексеем Николаевичем, переживал и пытался со страстью что-то доказывать и объяснять, но со временем смирился и разводил руками, показывая, что таков мир, в котором они живут, и его следует принимать, как он есть. В наследство от научной работы ему досталась комната, которую когда-то была набита доисторическими приборами непонятного назначения и экспериментальными стендами. Они создавались под диссертации и после завершения работ становились никому не нужными. Теперь комнатушку шириной меньше трёх метров и длиной более шести величали его кабинетом. Чтобы ее не реквизировали, на входе стояло нечто олицетворяющее могущество науки, собранное из остатков былой роскоши. Это чудо мысли было в паутине проводов, отобранных по принципу, чем лучше блестит, тем нужнее. Паук был явно нетрезв, приборы обесточены от греха, но на непрофессионала это сооружение производило неизгладимое впечатление. Напротив стоял чудовищного размера лекционный стол, видавший виды и слышавший лекции патриархов. На нем стоял пожилой компьютер, а всё остальное пространство на столе было завалено бумагами. Там было все, от инструкций министерства и планов работы, до журналов и рекламных листовок с выставок и, конечно, ведомостей успеваемости и студенческих работ. Раз в полгода по случаю очередного субботника, нижний слой макулатуры сантиметров эдак в десять разбирался Катей, которая обнаруживала в них давно пропавшие важнейшие документы, которые немедленно подшивались в делопроизводство, а остальное отправлялось на институтскую помойку.
Зато вторая половина комнаты была совершенно иная. За двумя книжными шкафами, перегораживавшими комнату и олицетворявшими научную библиотеку, был уютный уголок. Проход был сделан за установкой по изучению черти-чего, причём так, что его не было видно от двери. Небольшое, высоко расположенное окно с решётками, под которым на улице стояла скамейка, на которой всегда щебетали студенты, создавало неповторимую обстановку отшельничества. В углу приспособился маленький столик с чайными принадлежностями, шкафчик с вкусностями. И, наконец, самое важное в кабинете Алексея – это огромный чёрный кожаный диван, занимавший больше половины закутка, который появился на свет ещё до революции и, кажется, только здесь нашёл своё настоящее место. Своё гнездо Алексей бдительно охранял от посягательств