Проклятие Нефритового города. Дарий

бедных стариков. При воспоминании о их доброте у нее навернулись слезы, и она беззвучно заплакала, всем сердцем сострадая безвинно убитым. В очередной раз ее только-только устоявшийся мир рухнул. И вновь, она одна на всем белом свете. Как тогда, много лет назад, когда увидела, как на супружеской постели мечется в горячечном бреду любимый муж. Меч воина, помимо тела, рассек его душу, выпотрошил и оставил кровоточащую рану, которая будет сочиться гноем ненависти. Будь он проклят! Перед глазами вновь замаячили тени далекого прошлого…

      Отдав распоряжения слугам, Мейлин, по узкой, петляющей дорожке, уставленной карликовыми деревцами, семенящим шагом шла к Саду Размышлений, где на небольшой террасе под навесом, одинокая фигура в меховой накидке практически сливалась с водоворотом мелкого песка и замшелых камней. Уже несколько месяцев, с тех пор, как рана перестала причинять мучительную боль, отзывавшуюся во всем теле, муж приходил сюда ранним утром и сидел до глубокого вечера, подобно каменному изваянию. За это время они не перемолвились и полусловом. Острое ощущение одиночества и тоски заполняло все ее существование, когда она смотрела в его пустые, безжизненные глаза. Ночами она слышала, как он скрипит зубами во сне и вновь и вновь дерется с кем-то, просыпаясь от собственного крика и беззвучно плача, поняв, что сон продолжается в яви. Все ее попытки заговорить с ним натыкались на глухую стену безразличия и молчания. Казалось, даже дом, такой уютный и со вкусом обставленный ею в первый год брака, потерял былое очарование и безвременно состарился, за один день превратившись из жизнерадостного юноши в парализованного собственным бессилием старика. К ним больше не заходили гости, они не выходили в свет, слуги старались быстрей уйти из этого мрачного средоточия печали и боли, словно боясь принести этот вирус в свои, пусть и более бедные, но, несоизмеримо более счастливые дома.

      Каждый день Мейлин совершала практически ставшую ритуалом прогулку в Сад камней, садилась рядом с мужем и ждала. Ждала, что он очнется от сна наяву, просто даст ей понять, что знает, она рядом и нуждается в нем. Но, молчание мужа сделали эту надежду настолько эфемерной, что скоро она совершала эту прогулку как некое, пустое по содержанию, доведенное до автоматизма действие, чувствуя, как сама умирает внутри этого кокона свернутой жизни, словно бабочка, которой не суждено расправить крылья навстречу солнцу. Вот, и сегодня, бесшумно присев рядом с похожим на каменное изваяние мужем, она закрыла глаза и только приготовилась к медитации, как услышала его такой родной, но такой слабый голос, зовущий ее по имени:

      – Мейлин… Мейлин..

      Ей хотелось вскочить на ноги, громко кричать от радости, обнять его и плакать, плакать, плакать, прижавших к его груди, сбросить этот тяжкий груз, это бремя одиночества, вновь почувствовать себя желанной, любимой… Вновь стать женщиной. Но, вместо этого, ком застрял в ее горле и, с трудом размыкая ставшими непослушными губы, она склонилась в глубоком поклоне:

      – Да, мой господин.

      Глядя в спокойную гладь