Размышления и созерцание. Дарий

, теряясь от масштабов

      Внушаемых канонов и идей.

      Затем, как следствие, приходит осознание

      Несовершенства мира и себя.

      Быть бунтарем. Не в этом ли призвание?

      А, может, грань обнять и пить, скорбя?

      И вот, звонарь устал на колокольне

      Гасить стаканом внутренний пожар.

      Понурив голову, бредет на богомолье,

      В толпе страдающих похмельем Че Гевар.

      Внутренний голос

      И как давно в тебе проснулась страсть

      К маранию бумаги словесами?

      Сдается мне, поиздеваться всласть

      Решил ты над пиита небесами.

      Считаешь, что загадочной порой

      Пегасовым копытом был отмечен?

      Мечтаешь оседлать его, «герой»?

      Помилуй жеребца! Будь человечен!

      Твой арсенал, ковбой, настолько крут?

      Стреляешь ямбом, анапест метаешь?

      В узоре амфибрахиевых пут

      Главу склонить Пегаса заставляешь?

      Самонадеянный… Умерь техасский нрав

      Вернись на ранчо и паси овечек.

      А вечерами, виски перебрав,

      Оттачивай хорей, чтоб не давал осечек.

      Возвращение

      За частоколом графоманской прозы,

      Надеясь на волшебное перо,

      Мечтал отдать бумаге детства грезы

      Вдруг ухватив Пегаса за крыло.

      Боролся с беспощадным чувством времени

      Храня, как рыцарь, верность древним мхам.

      Искал ответ, какого роду-племени,

      И где припасть к священным родникам.

      Засиживался за полночь за книгами.

      Завесив плотно окна полотном,

      Ушел от мира, скрытого за «никами»,

      Испив росы, землице бил челом.

      Воды из старого, дедОвского колодца

      Чей край порос кудрявой вьюн-травой,

      Испил с благоговением богомольца,

      Припал к стенам и понял, что живой.

      Окинув взглядом ветхость старых бревен

      Резных наличников померкшую красу

      Прислушался. Но домовой безмолвен.

      С крыльца сошел. Не смог сдержать слезу.

      Дом обошел. Присел у дровяницы.

      Достал блокнот, доверив грусть стихам.

      В строках пылали памяти зарницы.

      Ведь здесь читать учился по слогам…

      Им ведомы пути…

      Им ведомы пути кричащих стай

      И тайны троп крадущихся зверей.

      Рассветный луч влечет за зыбкий край

      Туда, где серебром звенит ручей.

      Успокоение в мерцании вечных звезд

      И трепетных прикосновениях к книгам

      Они нашли. И ароматом грез

      Была пропитана потертая хламида.

      Искусность рук и жаровни сердец

      Вложили в мастерство работы с древом.

      Склонив главу пред кружевом колец

      Восславили омелу в платье белом.

      Когда уходят боги на покой…

      Когда уходят боги на покой

      Их имена волной смывает Лета.

      Сокрыты ныне в памяти людской

      Подобно символам священного завета.

      Когда-то населяли пики гор.

      Теперь объял их мрак запретных мифов.

      Молитв не слышен стройный, светлый хор.

      Забыты, как курганы древних скифов.

      Они ушли, теснимые людьми

      Гонимые жестоким духом времени.

      Родители, травимые детьми,

      Со льдом в глазах, взирающих из стремени.

      Их обиталища погребены в глуши.

      Окованы корнями древних елей.

      Седые мхи в полуночной тиши

      Мерцают, словно камни мавзолеев…

      В безлунном мире правит травный взвар.

      Туманной дымкой тянет руки к кронам.

      Раздался вздох. Обдал костровый жар.

      Взметнулся к небу раскаленный ворон.

      Лес ожил, причитая, зашептал.

      Поскрипывал тягучей песней ветра.

      Я с трепетом внимал ей и молчал.

      Боясь пошевелиться до рассвета.

      Лабиринт

      О, первозданная краса болот

      Что притаились