Старый дом под платанами. Светлана Сорокина

на отделении искусствоведения. Он отказался, мотивируя тем, что занят заказами, хотя на самом деле ему было просто не интересно и жаль своего времени, чтобы преподавать живопись горстке студентов, возомнивших себя будущими критиками искусства или его ценителями, что еще хуже. Преподавать будущим коллегам-живописцам – другое дело. Он мог поделиться с молодыми людьми своими наработками, секретами. Открыть то, что с таким трудом познал сам. Заразить их той же страстью к цвету, свету, запаху масляных красок и прозрачности акварели. Мог научить уважать натуру, преклоняться перед мастерами Ренессанса, восторгаться импрессионистами и помочь понять, что никогда никто из них не переплюнет природу – совершенство, созданное Богом. При этом научить их не бояться этого совершенства и творить, как богам, создавая свои миры. А как учить живописи людей, изначально относящихся к его ремеслу, как к необходимому предмету, лишь для зачета? Как можно отдавать бесценные знания и душу снобам, навешивающих ярлыки на имена художников, пытающихся все запихнуть в ящички и расставить по полочкам в алфавитном порядке? Что можно объяснить им, решающим кого из художников назвать гением, а кого предать забвению? Учить пустозвонов, которые будут рассказывать толпе зевак о муках творчества живописца, не зная, что это такое? Нет. Эта мысль была для него неприемлема. Он не возьмет эту группу студентов. Решено.

      Выйдя из кабинета директора, Санин облегченно вздохнул. Да. Он отказался от дополнительных денег, потому что искусство для него важнее. Но в тот момент Ник не знал, что по иронии судьбы, чуть позже, будет сам просить директора отдать обещанные ему часы живописи на ненавистном факультете.

      Итак, довольный сам собой, своим категоричным отказом шефу, он шел по длинному коридору. Студенты спешили в аудитории. Шум, смех, суета, стайки подружек, с интересом что-то обсуждающие, группы юношей, смеющихся нарочито громко и привлекающие к себе внимание противоположного пола, преподаватели, делающие замечания или с деловым видом проходящие мимо – все было как всегда. И вдруг в этой обычной, «фоновой» толпе обыденности он увидел ее – яркое, сияющее пятно неземного света. Позже, когда он вспоминал, первое ощущение было именно таким. Ведь она не успела подойти еще близко, а он уже на расстоянии почувствовал, увидел этот свет, как заблудившийся путник в ночи видит светящееся окно чужого дома. Он не помнил, во что она была одета, – это было не важно. Санин впитал ее всю сразу, без остатка. Это было похоже на чудо и шок одновременно.

      Когда девушка приблизилась, он смог рассмотреть неземную красоту ее лица, невесомость и божественные пропорции, идеальные формы тела. Кожа студентки была нереально бела, но не той нездоровой бледностью образа женской красоты стиля ар-нуво конца девятнадцатого века. Нет, это была здоровая кожа – кровь с молоком. Глаза же ее были огромные и широко расставленные – в пол лица, интенсивного, насыщенного, ярко-синего, почти фиалкового цвета. Не серые и не бледно голубые, воспетые всеми поэтами мира. Нет. Таких они