Долгая жизнь камикадзе. Марина Тарасова

в старенькое кресло, собственноручно обитое отцом.

      – Как же это произошло? С Тамарой? Как же матушка отправилась в мир иной? – спросил, уставившись на Женю бесцветными нестареющими глазами. Но было видно, любопытство распирает его.

      – Тромб попал в легкое. Наверное, и понять не успела.

      «Как сказать ему, что у всех у нас билет только в один конец и оттуда никому не вернуться… Он только наморщит свой гоголевский нос, дескать, это не значит, что ей можно было так относиться к нам, близким людям».

      – Ну, все мы смертны, – фальшиво произнес отец. – Помянем, как говорится…

      Взвил подвижное тело, потянулся к буфету, задравшаяся штанина обнажила родимое пятно повыше щиколотки – очертание Ямайки… – когда-то улыбалась Женя. Он извлек из-за стекла матовый графин и стопки. Тут только Женя заметила аккуратно, как в магазине, нарезанный сыр, колбаску на тарелках с цветочками, батон в хлебнице.

      – Я пить не буду. Еще не похоронили…

      – Дело твое.

      Он опрокинул стопку, но к закуске не притронулся, затянулся папиросой.

      – Но что-то у нее осталось, не могло не скопиться за столько лет? И кому это теперь? – спросил с очевидной провокацией.

      Они сидели вдвоем под желтой тыквой абажура, но вездесущая мачеха присутствовала третьей, всё-то они с ней обсудили, пока Женя ехала.

      – Вклад она завещала соседке, Клавдии, кажется. Ты ее не знаешь.

      – Вот пусть соседка и хоронит, – он ткнул костлявым пальцем в Женю, – раз не дочери, и не занимайся этим, слышишь? Она тебе чужой человек, посторонний. Сколько она всякого натворила? Забыла? – распалял себя отец.

      – Как к родителям твоего мужа, Димки, ходила! Как тебя полоскала…

      – Завидовала нам. Все равно развелись. Чего уж теперь?

      – Тебе скоро сорок, – менторствовал отец, – а ума, смотрю, как не было, так и нет.

      – Что ж, ты ей и мертвой простить не можешь? Забыть? – вышла из себя Женя. «Вот и чти отца своего… Анатолия Алексеевича…» – Не одно же плохое у вас было?

      Обычная стычка разрасталась в ссору, не предвещая ничего хорошего. Ее набухшие, покрасневшие глаза уперлись в книжные полки. «Все, наверное, прочел, и не по одному разу. Не в коня корм!»

      – Да, не забуду никогда! Не смогу простить, – яростно кричал отец, наливая новую стопку. – Как она меня выгнала, вместе с твоей бабкой. В партком ко мне бегала, дуреха… Ты хоть понимаешь, что такое остаться без прописки?

      «И так всегда, одно и то же. Вот она, мутная лава памяти».

      Женя выбралась из-за стола, пошатываясь, прошла к двери. «Что еще? Какие взаимные обиды они выльют друг на друга?»

      – Ты словно не моя дочь! – зло говорил отец, что звучало смешно при их почти фотографическом сходстве. – Башка у тебя повернута.

      В коридоре, на вешалке Женя нащупала свою спортивную куртку, а под ней воронью шубейку мачехи. Она бы не полезла тучной Тамаре, ее матери. «Мать-и-мачеха – некрасивые цветки,