Цена проклятия. Лери Пэн

льная бедность. Мать сносила смерть младенцев с присущей беднякам стойкостью, утверждая, что все мы смертны и рано или поздно все отправимся к Господу Богу. И только сам Господь Бог знал, что на самом деле творилось в потемках ее души. «Зачем же он забирает моих братьев и сестер так рано?» – вопрошал я, но мать лишь отвечала мне, что так надо, поскольку иного ответа дать не могла. Зато она часто водила нас послушать проповеди, ища в них какое-то утешение. Некоторые вещи я запомнил из них наизусть еще ребенком. Иногда мать рассказывала нам истории на ночь, чтобы хоть как-то унять голодный плач; сказки о лучшей жизни, о том, что есть волшебный замок, где все счастливы, где столы ломятся от пирогов, отовсюду льется музыка, а дамы танцуют в великолепных платьях. Она утверждала, что и сама бывала на таких приемах и отплясывала с лучшими кавалерами, а мы ей верили. Возможно, так и было в ее мечтах, и, чтобы подпитывать свои мечты, она пристрастилась к курению опиума в самых грязных районах Лондона. В какой-то момент снова появлялся ребенок, который также скоропостижно умирал.

      Всего нас было семеро: старший брат Генри, сестра Сара, я, близнецы Эндрю и Анна, малышка Джейн и совсем кроха Джо. Прокормить столько ртов мать не могла, и, предоставляя нас самим себе, все чаще исчезала в тех ужасных местах, где люди выдыхали с парами свои мечты, боль и жизнь.

      Меня всегда влекла смерть, ее тайны, и то, что скрывалось за вечным умиротворением, опускавшимся на лицо очередного моего брата или сестры. Я задавался вопросом, а можно ли победить смерть? Эта мысль меня преследовала все время с тех пор, как я впервые столкнулся с ней, но в особенности после того, как наша мать слегла.

      – Виктор, – как-то позвала она меня, бледная и изможденная, с почерневшими зубами и впалыми щеками. – Ты всегда был добрым мальчиком, выручи свою бедную мать. Дай мне лекарство.

      И ее костлявый палец с грязным ногтем указал на грубо вытесанный комод, из которого я извлек темный стеклянный пузырек лауданума.

      – Дай его мне, дай скорее. – Я нерешительно прижал пузырек к себе. Но она слезно умоляла, заламывая свои еще не старые, но все же напоминавшие скрюченные ветви руки. – Дай скорее.

      И я дал. А через несколько часов она умерла. Эта смерть произвела на меня странное впечатление. Смерть не от старости и не от болезни. Смерть скоропостижная и даже намеренная, а я стал пособником смерти, словно забил последний гвоздь в угасшую жизнь матери. Мы продали что-то из ее вещей, чтобы бренные останки в наскоро сколоченном гробу можно было навсегда опустить в землю.

      Генри, давно взявший на себя обязательства главы семьи, подрабатывая то тут, то там, в конце концов, устроился работать на фабрику, где вечный смрад и ядовитые пары неизменно косили работников. Сара тоже работала на фабрике по изготовлению спичек, но после смерти матери забота о младших детях легла на ее хрупкие плечи. Что касается меня, то сначала я разносил газеты, и однажды продал одну из них врачу, из короткого разговора с которым я понял, что он очень занятой джентльмен. Именно тогда у меня возникла идея. Мне пришлось долго обивать его порог, но все же мои терпение и настойчивость были вознаграждены – доктор Уайтнинг заметил меня. Я просился к нему в помощники, умоляя его взять меня разносить лекарства тем, кто не мог дойти сам или же к кому не мог попасть вовремя доктор. Он коротко бросил, что не может допустить, чтобы немытый оборванец приходил к его пациентам. На следующий день я потратил все свои сбережения на приличную одежду и стрижку. И хотя я был необразованным, но все же неглупым, доктор Уайтнинг сдался перед моим напором. Каждый раз, когда появлялся новый пациент, я живо интересовался, чем он болен и как его недуг можно излечить. Видя мой интерес к медицине, доктор Уайтнинг стал приглашать меня на осмотры чаще. Однажды он протянул мне карточку, но, видя мое недоумение, спросил: «Ты не умеешь читать?». Мне было стыдно признаваться, я покраснел до кончиков ушей и отрицательно покачал головой. Так и началось мое обучение у доктора. Не знаю, почему он оказался так добр ко мне, обычному бедному мальчишке, коих на улицах было множество. Свои сбережения я тратил на книги, что вызывало негодование у Генри и Сары.

      – Мы неделю могли жить сыто, – отчитывал меня брат. – Ты вообще соображаешь?

      – Скоро зима и малышам нужна новая обувь, – говорила Сара. – Ты хотя бы подумал о них?

      Мне было стыдно, но я понимал, что должен учиться, чтобы знать, как изгнать смерть. Лишь малышка Джейн меня поддерживала, она верила, что когда-нибудь я смогу стать врачом.

      Я разглядывал, как устроены тела внутри и понимал, что это зрелище меня поистине завораживает. Оно было подобно магии – наблюдать то, что ведал лишь Творец, создавший все сущее, хотя, признаться, я перестал верить в его существование. Моя мать говорила, что я должен смириться со своей участью, я родился здесь и сейчас, значит, так нужно; я должен благодарить Господа за жизнь. Но наше жалкое существование тяжело было назвать жизнью. Если низшие слои населения, куда входил и я, вынуждены влачить тяжелые дни, гадая, а будет ли пища сегодня, если мы не могли позволить себе есть хотя бы раз в день, то это не жизнь, это выживание. Такие размышления терзали меня день ото дня, двигая вперед, через учение, такое сложное и выматывающее.