Мистер Скеффингтон. Элизабет фон Арним

люди из окружения Фанни превращаются в несноснейших зануд.

      – Какой костюм приготовить миледи…

      – Ради всего святого, оставь меня в покое! – выкрикнула Фанни, резко крутнувшись на табурете.

      Мэнби опасливо покосилась на нее и ретировалась (по привычке боком) в ванную, где ей было чем заняться.

* * *

      А Фанни сделалось стыдно – на сей раз по-настоящему. Она смотрела в зеркало, самой себе в глаза – запавшие, да, но вдобавок – не померещилось ли ей? – еще и с набрякшими веками (все из-за бессонной ночи, которую устроил Фанни ничтожный Джоб), и недоумевала, как могла накричать на преданную Мэнби. Никогда такого не случалось, а то Фанни помнила бы. И вот, после краткой паузы, отмеченной глубокой озабоченностью в связи с переменой, постигшей ее нрав, и еще более глубокой озабоченностью по поводу состояния лица, отраженного в зеркале, Фанни чуть обернулась к открытой двери в ванную и вторично стала извиняться:

      – Прости, пожалуйста, Мэнби. Нынче утром я непозволительно раздражительна, о чем очень сожалею.

      – Пустяки, миледи, – ответила та, настраивая холодный и горячий краны. – Какой костюм вам пригото…

      – Я дурно спала, можно сказать – вообще не спала, – принялась объяснять Фанни. – Наверное, поэтому я сегодня несносна.

      – Не стоит переживать, миледи, – изрекла Мэнби, выплывая из ванной (тучи, как ей казалось, начали рассеиваться). – Очень печально слышать, что ваша светлость не сомкнули глаз. Желаете принять аспирин? Я принесу. И какой костюм вам приготовить – серый или…

      – Это все мистер Скеффингтон, – продолжила Фанни, снова крутнувшись на табурете и устремив в сторону Мэнби полный сожаления взор распахнутых глаз.

      – Мистер Скеффингтон, миледи? – эхом откликнулась Мэнби и застыла, потрясенная.

      – Он как будто совсем натуральный, – сказала Фанни. Глаза ее по-прежнему были распахнуты.

      – Натуральный, миледи? – только и вымолвила Мэнби, ибо этот дом, по крайней мере верхние его покои, не слышали слов «мистер Скеффингтон» вот уж почти четверть века. – Неужто он… неужто мистер Скеффингтон захворал, миледи? – рискнула поинтересоваться Мэнби, тщательно подбирая слова.

      – Я не знаю. Я не стала бы нарочно… нарочно… я хочу сказать, что не думаю о нем, не вызываю его образ… а он…

      Тут Фанни, не спуская с Мэнби глаз, судорожным жестом откинула со лба волосы и расплакалась – к собственному ужасу и стыду и аналогичным эмоциям своей горничной.

      – О, о, о! – рыдала Фанни, не делая попыток спрятать лицо, все еще удерживая прядь волос ладонью на темени. – О, о, о!

* * *

      Она вообще-то плакала только в финале своих романов, когда все представляется в самых темных тонах, когда чувствуешь себя жалкой и не видишь ни единого солнечного лучика. О чем было Фанни плакать – ведь жизнь так ее баловала. Безмерно счастливая сама (за исключением случаев, упомянутых чуть выше), Фанни щедро дарила счастье окружающим, пока ее не постигла опасная болезнь, пока