Зелье для Ее Величества. Заговор. Дмитрий Попов

ностью доволен жизнью. Его непосредственный начальник мелкими и нудными заботами своего адъютанта не утруждал, вёл вполне себе размеренный образ жизни, спя до обеда и временами гуляя до утра. Такой ритм его тоже вполне устраивал. Плюсом было недурственное денежное содержание, да и близость к такому человеку давала много определённых преференций и перспектив.

      Сегодня они были до позднего вечера в Екатерининском дворце – граф был удостоен аудиенции Её Величества, после чего направились в Тайную экспедицию. Николай был несколько удивлён, что у её шефа было организовано присутствие в городе, он раньше считал, что тёмных дел люди гнездятся только в Петропавловской крепости. А тут вот они, считай, под боком.

      Невольно в голову полезли мысли об этой службе. Стебневскому бы претило тут служить – вечно совать нос в чужие дела, плести интриги да вырывать из людей показания под пытками. Фу. Бесчестье одно. Хотя слухи о последних событиях, связанных с этой конторой, были весьма интересны.

      Поговаривали, что некая помещица Прискорн, решила создать эликсир вечной молодости, отчего позвала к себе чёрного мага, который проводил языческие обряды на берегу проклятого озера, вызывая различные силы, но отозвалась только тёмная. И стали там появляться оборотни, а из озера полезла всякая нечисть.

      Так вот, для искоренения скверны в поместье отправились совместно люди Шешковского и Панина, которые устроили там настоящее побоище и схватили этого колдуна. Но во время схватки один из оборотней укусил некоего Розинцева – помощника шефа Тайной экспедиции, и он превратился в оборотня. Днём ходит как человек, а на ночь его запирают в подвале и приковывают цепями.

      Как говорится, хочешь – верь, не хочешь – не верь. Николай, как образованный человек, в эту чушь не верил. Однако полагал, что-то необычное всё же было – бунты в усадьбах не редкость, заговорщики тоже временами попадаются, но таких пересудов это не вызывает.

      Напротив него, сидя спиной к окну, за столом клевал носом секретарь Шешковского, порученец Шешковского поручик Проклов подрёмывал в кресле слева. Стебневский встал, подошёл к окну, слегка разминаясь. Уже светало.

      В этот момент где-то во дворе здания послышалась ружейная пальба и раздался утробный жуткий рёв, заполнивший всё вокруг. Он ощущался даже телом. Внутри Стебневского всё похолодело, в ногах появилась предательская слабость.

      Он выхватил шпагу и повернулся к двери, которая вела из коридора в приёмную. Проклов тоже вскочил и навёл на дверь пистолет. Вскоре открылась дверь из кабинета начальства, откуда быстро вышли вооружённые пистолетами Панин и Шешковский, последний на ходу бросил:

      – Следуйте за нами, господа.

      Вышли в коридор, спустились по лестнице, вышли во двор. На земле лежало или сидело несколько солдат с брошенными рядом ружьями.

      – Николай Фёдорович, – быстро сказал ему Панин, – в карете есть пистолет, возьмите его, голубчик, на всякий случай.

      Пока Николай бегал к карете, Шешковский уже построил своих людей и кричал на вытянувшегося в струнку капрала:

      – Мне тебя дурень, что, за язык тянуть?!

      – Ну так это, – продолжил сбивчиво тот, – выпалили, значит, по дверям, что в подвал ведут, а оттудова как вой раздастся, что мы ажно попадали все. Думал, помру, ваше высокоблагородие, – все потроха затряслись. Лежу, стало быть, а крик-то кончился. Я краешком глаза глянул, а оттуда, с лестницы, стало быть, их благородие господин Розинцев поднимается. Вышел, постоял вот тутова вот и обратно, стало быть, в пытошную спустился. А более я ничего не видал.

      Шешковский немного постоял в раздумьях. Посмотрел солдат, махнул рукой, повернулся к Панину:

      – Сами пойдем, от этих толку не будет.

      Пошли к зияющему темнотой проёму с распахнутыми настежь дверями. Из темноты сначала еле слышно, но потом всё более отчетливо стала доноситься молитва. Через несколько секунд в проёме появился полностью седой дед.

      – А ну стой! – приказал ему Шешковский.

      Тот направил на него безумный взгляд и, обходя боком, стал широко их крестить, приговаривая:

      – Спаси и сохрани, спаси и сохрани.

      Шешковский прищурился:

      – Это ж Кондрат, палач наш!

      Солдаты шумно выдохнули и закрестились.

      Потом появились двое скрюченных солдат, которые поднимались, помогая себе одной рукой, второй держась за животы.

      – А ну, ребяты, подхватили-ка их, – приказал Шешковский.

      Солдат быстро перенесли подальше от входа, плеснули в лица водой.

      – Что, соколики, приключилось, сказывайте быстрее, – чуть не отеческим тоном спросил Шешковский присев на корточки.

      – Ну мы этова, как пальбу-то услышали, так и кинулись внутрь-то. Я, стало быть, Трёшников и Семён. Семён-то первым бежал, он его с собой вниз и утащил, а нас стукнул так, что думал помру!

      – Кто утащил, кто стукнул?!

      – Не могу знать! Белый весь, рожа жуткая, глазищи горят, – и закрестился.

      – Куда делся?

      – Так