Оттепель как неповиновение. Сергей Чупринин

и для грядущих поколений образ величайшего гения всех времен и народов – бессмертного Сталина».

      Хрущев, – как вспоминает неожиданно для себя проштрафившийся Симонов, – впал в бешенство, «позвонил в редакцию, где меня не было, потом в Союз писателей и заявил, что считает необходимым отстранить меня от руководства „Литературной газетой“, не считает возможным, чтобы я выпускал следующий номер».

      Бешенство, впрочем, тут же улеглось, Симонова в должности оставили – по крайней мере до августа, пока он не напечатал стихотворение Иоганнеса Бехера, почему-то признанное «националистическим».

      Но слухи поползли еще в марте и – процитирую Асю (Анну Самойловну) Берзер – «одна-единственная фраза: „Нельзя же, чтобы советская литература всегда изображала только Сталина…“» – необыкновенно «подняла наш дух в те дни <…> замаячила надеждой…» (Липкин С. Жизнь и судьба Василия Гроссмана; Берзер А. Прощание. М.: Книга, 1990. С. 208).

      Процесс, словом, пошел. Хотя, по видимости, сталинистская риторика по-прежнему была в ходу и палаческие навыки тоже.

      «Крокодил» 20 марта еще успел грохнуть антисемитским фельетоном В. Ардаматского «Пиня из Жмеринки». Фадеев, Сурков и все тот же Симонов еще успели стукнуть в ЦК о необходимости освободить Союз писателей от балласта, понимая под балластом прежде всего «лиц еврейской национальности», чей прием в союз был будто бы «искусственно завышен». А сам Фадеев, в прежней роли неколебимого генсека выступая на первом постпохоронном пленуме ССП, еще успел в клочья разнести не только роман Василия Гроссмана «Народ бессмертен», но и невиннейшую статью Н. Гудзия и В. Жданова «Вопросы текстологии».

      Риторика, однако, риторикой, а жизнь жизнью.

      В марте 1953‐го создано Министерство культуры и объявлена амнистия, по которой освободили миллион двести тысяч человек.

      В апреле все цены в СССР снижены в среднем на десять процентов, в страну начал течь импорт по договорам c зарубежными странами, в разряд признанных классиков возвращен убитый, а затем причисленный к агентам империализма Михоэлс, запрещены недозволенные методы следствия, самые зловещие палачи отставлены от дел, выпущены из-под стражи врачи-отравители – те, естественно, что остались в живых.

      А первомайский праздник «Литературная газета» вдруг ни с того ни с сего встретила не барабанными виршами, как обычно, а огромной подборкой стихов о любви… И дальше, дальше – уже скрыто обсуждаются вопросы о вступлении советских писателей в Международный ПЕН-клуб и о том, кого из них выдвинуть на Нобелевскую премию…

      Была вчера жена Бонди – так и пышет новостями о «новых порядках», – записывает в дневник Корней Чуковский. – «Кремль будет открыт для всей публики», «сталинские премии отменяются», «займа не будет», «колхозникам будут даны облегчения» и т. д., и т. д., и т. д. «Союз писателей будет упразднен», «Фадеев смещен», «штат милиции сокращен чуть не впятеро» и т. д., и т. д., и т. д. Все, чего хочется обывателям – они выдают за программу правительства1.

      Вопрос:

1

Чуковский К. И. Дневник. 1936–1969 // Чуковский К. И. Собр. соч. М.: ФТМ, 2013. Т. 13. С. 140–141.