Однажды ты пожалеешь. Рита Навьер

ить, но всё равно натыкаюсь на чужие локти, плечи, сумки.

      На здании энергосбыта мерцает красным табло, информируя, что сейчас минус двадцать четыре по Цельсию и три минуты девятого.

      Чёрт возьми, всё-таки опоздала.

      Бегом взлетаю по ступеням школы, врываюсь в фойе и… сразу же напарываюсь на взгляд Исаева, как на нож. Проклятье!

      Чуть подщурив веки, он смотрит внимательно и насмешливо. Словно сытый кот на несчастную мышь, которую прямо сейчас прибить лень, а вот всласть помучить забавы ради – самое то.

      Я торопливо отвожу глаза. Пожалуй, слишком торопливо. Сердце, ухнув, сжимается. Щеки вспыхивают, но после пробежки по морозу лицо и так красное – слава богу, не видно.

      Как же я ненавижу Исаева, кто бы только знал! Из-за него что ни день в школе – то пытка. Из-за него реву в подушку ночами. Из-за него считаю, сколько осталось до конца учебного года. И сегодня утром встала с мыслью: нужно вытерпеть ещё сто сорок шесть дней… Ещё сто сорок шесть кошмарных дней – и этот ад закончится. Навсегда. Боже, где бы только взять на это сил…

      Самое смешное, что кроме меня, во всей школе не найдется, наверное, никого, кто относится к нему плохо. Если такие и есть, то они это умело скрывают.

      Ну а в нашем классе Исаева просто обожают. Среди парней у него железобетонный авторитет. Порой такое чувство, что они шагу без его дозволения не могут сделать. Только и слышно: Андрюха, на последний урок идём или забьём? А что делать будем? А после занятий куда? А на выходных собираемся? А где, а что, а как…

      Как стадо баранов, честное слово.

      Ну а среди девчонок – так и вовсе повальное помешательство Исаевым. Глазки напропалую строят, хихикают над каждым его словом, готовую домашку в клювике ему несут, чтоб не натрудил свой мозг.

      Он, конечно, смазливый и, наверное, может быть обаятельным, когда захочет. Но, черт возьми, неужели никто не видит, какой он подонок?

      Исаев сидит на подоконнике ровно напротив входной двери. Одну ногу, согнув в колене, примостил на батарее под окном, вторую свесил и неспешно покачивает. Вместо школьной формы на нём – серые джинсы с драными коленями, чёрная толстовка Рибок, красные конверсы. И плевать ему на дресс-код, на то, что уже начался урок, на котором классная обещала дать четвертную контрольную… впрочем, с классной у него особые отношения. Но в любой момент здесь может появиться завуч или директриса, которые непременно спросят, какого черта он прогуливает. На всё ему плевать.

      Он сидит себе, флегматично жуёт, как обычно, мятный Орбит и нагло меня разглядывает, пока я нервно и быстро пересекаю пустое фойе, старательно делая вид, что не замечаю его.

      А ещё молюсь каким ни на есть богам, чтобы Исаев ничего не сказал и, особенно, не увязался за мной следом. Пожалуйста, пусть хотя бы сегодня он оставит меня в покое!

      Я вбегаю в гардероб, рывками выпутываюсь из длиннющего шарфа, сдёргиваю пуховик, нетерпеливо колочу в закрытое окошко. Пугаюсь, что гардеробщица куда-то уплелась, но потом слышу из глубины раздевалки ворчание. Она та ещё мегера, но сейчас я ей рада и мысленно подгоняю: «Ну же! Скорее! Да шевелись ты уже!», каждую секунду оглядываясь на дверь. Только бы Исаеву не вздумалось притащиться сюда следом!

      Да, я его не только ненавижу, но и боюсь… Изо всех сил стараюсь, конечно, это скрывать, но, уверена, он прекрасно всё видит и понимает. И упивается моим страхом. Но сейчас в дверном проёме, слава богу, никого.

      Наконец пластиковая заслонка отодвигается. Не обращая внимания на бурчание гардеробщицы, сую в окошко куртку и получаю номерок. Неужто пронесло?

      Однако я так разнервничалась, что промахиваюсь мимо кармашка сумки, и номерок с тихим стуком падает на каменный пол. Я приседаю, тяну к нему руку и… не успеваю. На белый пластиковый кружок с цифрой 177 наступает Исаев.

      ***

      Я, вздрогнув, отдёргиваю руку, едва не коснувшись его кед. Смотрю испуганно снизу вверх. А он, сволочь, смотрит глумливо сверху вниз и даже не думает отойти. Я поднимаюсь, бросаю отчаянный взгляд на гардеробщицу, но той и след простыл.

      Нервно облизнув пересохшие губы, произношу:

      – Чего тебе?

      Голос-предатель дрожит и выдаёт меня с головой. Впрочем, Исаев и так прекрасно знает, что я его боюсь. И знает, что ненавижу. Но это его только веселит. И сейчас смотрит в глаза с кривой улыбочкой, пропустив мою реплику мимо ушей. Смотрит нагло и нагло жует. И попробуй пойми, что у него на уме.

      – Мне нужно взять номерок, – говорю я, как будто он сам этого не понимает.

      – Бери, – издевательски ухмыляется он, но не сдвигается с места.

      – Ты на нём стоишь, – сообщаю я очевидное.

      – Вот незадача, – забавляется он.

      Я нервничаю всё сильнее и одновременно злюсь. Бесит Исаев! Бесит его самодовольная ухмылка, его манера говорить с растяжкой, будто нехотя, его смазливое лицо. Наизусть уже выучила его черты: тёмные брови, одна с еле заметным изломом у виска из-за небольшого шрама. Длиннющие ресницы, которые кажутся ещё длиннее и гуще, когда он насмешливо