Сияющие. Лорен Бьюкес

улыбается, словно ждала его и будет очень рада, если он заглянет к ней поболтать. Однако с сестрой Кэппел такие штучки не проходят. Она хватает его за локоть и быстро увлекает дальше по коридору.

      – Нечего таращиться! Эта потаскушка обойдется без очередного воздыхателя.

      – Кто она? – оглядывается он.

      – Да так, голой танцует. Эта идиотка отравилась радием. Красит им тело для выступления, чтобы блестело в темноте. Не волнуйся, она скоро выписывается, так что сможешь увидеть ее во всей красе. Красе всего тела, насколько я слышала.

      Они заходят в кабинет врача – ослепительно-белый, с едким запахом антисептика.

      – Садись. Ну давай посмотрим, что у тебя за рана.

      Он неловко забирается на диагностический стол.

      Ее лицо все собралось сосредоточенными морщинками, и девушка аккуратно срезает по кусочкам лохмотья, которые он туго затянул под пяткой в попытке закрепить ступню.

      – Ну ты круглый дурак, – в уголках ее губ прячется легкая улыбка: девушка понимает, что может позволить себе разговаривать с ним таким тоном. – Где же ты раньше был? Думал, все само рассосется?

      Она права. Чего теперь объяснять, что последние две ночи он провалялся в горячечном бреду на задворках какого-то дома, подстелив картонку и укрывшись краденым пальто вместо одеяла, потому что не может вернуться в свой барак, где Клейтон со товарищи, скорее всего, дожидаются его с молотками и обрезками труб.

      Маленькие серебряные лезвия ножниц делают чик-чик по тряпичной обмотке, которая оставила белые борозды на раздувшейся ноге, так что теперь та выглядит как курица, перевязанная нитками перед отправлением в духовку. Да что она понимает, эта хрюша? Он за всю войну не получил ни одного серьезного ранения, а теперь останется калекой из-за того, что провалился в схронную яму какого-то недоноска.

      В кабинете появляется врач, уже немолодой, с брюшком и копной седых волос, которые торчат из-за ушей, как львиная грива.

      – На что жалуемся, молодой человек? – Несмотря на улыбку, в вопросе слышатся высокомерие и снисходительность.

      – Уж точно не на то, что танцевал всю ночь выкрашенный светящейся в темноте краской.

      – Да у вас и шансов не было, судя по всему. – Все еще улыбаясь, доктор берет разбухшую ступню в свои ладони и сгибает ее в суставе. Каким-то ловким профессиональным движением он уворачивается от удара взревевшего от боли Харпера.

      – А ну потише, парень! Не то придется тебя отсюда вывести за ухо, платный ты или не платный. – Он продолжает сгибать ступню вверх-вниз, вверх-вниз, и Харпер еле сдерживается, скрежеща зубами и сжимая кулаки. – Пальцами сам можешь пошевелить? – Доктор не отрывает глаз от ноги. – Хорошо, очень хорошо: лучше, чем я думал. Замечательно. Видите здесь? – показывает он сестре на ложбинку над пяткой. – Вот, где сухожилия должны соединяться.

      – Да, вижу, – сестра ощупывает кожу, – на ощупь понятно.

      – Что это значит?

      – Это значит, парень,