Школьный год Славы Светлакова. Евгений Петров

можно. А мы? Почему нам ничего нельзя?

      – Почему не пишешь? – это Оля толкнула меня под бок.

      С пера ручки сорвалась жирная капля чернил и плюхнулась на страницу. Огромная лиловая клякса расцвела на странице уродливым цветком. Ручка же была не шариковая, а автоматическая, та, в которую нужно было время от времени заливать чернила.

      – Отстань, – я отмахнулся от Оли.

      Но отмахнулся я рукой, в которой как раз и была зажата злополучная ручка.

      – Ой! – вскрикнула моя соседка.

      Я недоуменно повернулся к ней. Нет! Только не это! Час от часу не легче. Надо же, все к одному. Олино лицо оказалось почти полностью залито чернилами. Девочка вскочила и, закрыв лицо руками, выскочила в коридор.

      – Светлаков! – голос математички сорвалась на визг, – Что ты себе позволяешь?

      – Я же не… – растерянно проговорил я.

      – Вон из класса!!!

      Что тут поделаешь. Как можно что-то ей объяснить? В любом случае окажешься неправ. Я понуро вышел из класса, даже не взглянув на Марию Мироновну. Мелькнул под ногами металлический порог раздевалки. Это как раз то, что надо. Мне хотелось укрыться от всех. Лицо горело от стыда. Не хотел я ничего такого. Я и предположить не мог, что чернила могут выплеснуться из ручки. Оля точно уж никак не заслужила. Как я смогу теперь ей в глаза смотреть? Это ж вам не драка. В драке что, двинул каждый по нескольку раз, все и закончилось. А тут много хуже… Странно только, что отца в школу не вызвали.

      Прозвенел звонок. Я постарался забиться поглубже в чьи-то пальто. Грубый материал царапал лицо отдельными жесткими ворсинками.

      – А, вот ты где, – Генка притащил мои вещи из класса.

      А я и не заметил, что выскочил без них.

      – Что теперь делать?

      Странно, но единственным человеком, с кем я мог бы посоветоваться, теперь неожиданно стал Генка. Вот не думал, не гадал, а как-то так сложилось. Но, опять же, что он может посоветовать?

      – Извиниться бы надо, – Генка зашуршал бумагой, доставая очередной коржик, – Завтра и извинишься.

      – Почему это завтра?

      – А потому, – он откусил значительный кусок, – что Олька уж домой убежала. Я только что видел. Вся в слезах…

      – А к-как…

      – Как у нее с лицом? Все нормально. Вроде светлей стало.

      – А что она говорит?

      – Точно не знаю, но тебя вроде не обвиняет…

      – Не обвиняет? – У меня словно отлегло от души.

      – Нет. Давай, вылезай. Тебя математичка зовет.

      Странно, но почему-то никто так и не додумался придумать математичке прозвище. На мой взгляд, ей хорошо бы подошло… нет, не знаю. Мария, и Мария. Может, Зеленка? Тут можно придумать сразу несколько причин. Во-первых, она только что из института. Потому и заводится, как говорит папа, с пол-оборота. Надо же показать себя. А во-вторых, у нее и фамилия соответствующая – Зеленина.

      В кабинет я вошел, понурив голову, всем видом стараясь показать раскаяние.

      – Проходи, Светлаков, –