Воспоминания. о светлом и печальном, веселом и грустном, просто о жизни. Игорь Александрович Галкин

У них с тетей Анной было трое детей – Женя от погибшего на войне первого мужа тети Ани, учившаяся в 8-м классе, Боря девяти лет и совсем маленькая Зоя.

      Дядя Анлрей частенько приезжал в деревню, а когда мы переехали в достроенный дом, – в поселок на праздники. В каком бы состоянии ни был, упрямо добираться домой, чтобы выспаться к моменту, когда могут вызвать в поездку. Когда родня ахала и охала, как он, не совсем протрезвев, бежит к железной дороге, он только усмехался: «Мне лишь бы добежать до магистрали, а там мужики с товарняком всегда притормозят». И это не было бахвальством. Он дорожил своей работой, которая, надо сказать, хорошо оплачивалась. Папа частенько занимал у него. Без такого займа не обошлось и тогда, когда я через два года уезжал поступать в ленинградский университет. И во многих других случаях он был для нас палочкой-выручалочкой. Тетя Анна, которая вела родословную из Украины, удивляла коренных жителей обильным огородом, в котором росло то, что, что, казалось, невозможно в нашем северном холодном климате.

      Папа и мама мечтали, что вырастут дети, станут на ноги и тогда семья заживет. Ведь раньше в семье никогда не было ни приличного достатка, ни облегчения в жизни. А тут ничего не получалось. Газеты, радио и кинохроника кричали о все новых и новых успехах страны, показывали счастливых людей у станка, на комбайне, в праздничных демонстрациях, а у нас мало, что менялось. Правда, от голода уже отошли, о хлебе, картошке и молоке уже не беспокоились, но все остальное менялось медленно. Мне это, наверно, больше, чем другим бросалось в глаза, потому что я на себе испытал, как много делалось для нашего здоровья, учебы и культуры, а деревня, да и поселок с его промышленностью преображались как-то медленно. И не видно было просвета. Ведь так много всеми было пережито, столько наобещано после войны, а все как-то не сходилось с повседневной жизнью. Братья были женихами, девушки к ним тоже присматривались. Но все мы не знали, что будет дальше. Старый дом становился тесен – ну что две комнаты? Летом еще можно было спать на повети, что мы с братьями и делали, а зимой – тесно. Новый недостроенный дом, вернее – его сруб без потолка и крыши, оставался мокнуть под дождями. Не хватало денег на материалы и наем плотников.

      Когда я вернулся домой, то не заметил, чтобы у братьев появилось большое желание подвести дом под крышу, к чему склонял их папа. Валентин и Борис жили как-то легкомысленно, не задумывались о будущем. Папины разговоры о том, чтобы закончить строительство, они пропускали мимо ушей. Помнившие строительство поселка со сплава леса, возведения цехов и самых первых примитивных бараков для жилья, они, думаю, надеялись, что вскоре со свободным жильем вопрос будет решен, как и обещали власти, и тогда их тоже новые квартиры не обойдут стороной. В любом случае они совершенно не могли предположить, что проживут в поселке всю жизнь, что давно будут закрыты, а затем разрушены цеха по выпуску бруса и панелей для домов в разных концах страны, а проблема жилья