Должность. Василий Гавриленко

Разлагаюсь.

      НИПРАВДА: Поздравляю вас.

      Явление третье

      Ниправда, Ширяев, Царь.

      ШИРЯЕВ: Можно?

      НИПРАВДА: Проходите, батенька.

      ЦАРЬ: А, господин бомбист.

      НИПРАВДА: Спешу обрадовать – все подтвердилось.

      Ширяев роняет голову.

      Явление четвертое

      Ниправда, Ширяев, Царь, Дворник.

      ДВОРНИК: Разрешите войти, ваше благородие?

      НИПРАВДА: Входи, братец.

      ДВОРНИК: Как там ето самое?

      НИПРАВДА: А то сам не знаешь.

      Дворник тяжело вздыхает.

      Явление пятое

      Те же и Шилина.

      НИПРАВДА: Прошу вас, мадам. Ваш анализ – самый ядреный.

      ШИЛИНА: Мерси.

      ЦАРЬ (с нежностью глядя на проститутку): Вот он – ангел смерти.

      ШИЛИНА: И вам мерси.

      Явление шестое

      Те же и Гноящийся Архисифилис.

      ГНОЯЩИЙСЯ АРХИСИФИЛИС (врывается с пистолетом): Умрите, ироды!

      Пистолет дает осечку, Гноящийся Архисифилис бросает его на пол и в исступлении бьет ногой.

      Ниправда, Ширяев, Царь, Шилина громко хохочут.

      Занавес.

      Такую вот пьеску сочинил на досуге Евгений Евгеньич Килкин и, нельзя сказать, что не было в ней рационального зерна. Ну, а бедность декора «Ангела смерти» связана, конечно, с укоренившейся в авторе – к тому же директоре театра – провинциальностью. Согласитесь, сложно поставить в Ж… бродвейскую драму!

      Килкин настороженно смотрел в зал. Пока все шло прекрасно. Правда, Лукьянов поначалу был слегка деревянным, но потом, ничего – раскочегарился. Публика принимала так, как должно, – то есть не разговаривала по мобильникам. Дело близилось к занавесу, и вот-вот должен был появиться Гноящийся Архисифилис. Вот и он… Боже, что это?!

      В руке у Крамова был не дуэльный пистолет, а самый настоящий, матово-черный «Вальтер»!

      – Умрите, ироды!

      Хлестко прозвучали выстрелы. Килкин, не веря своим глазам, увидел, как поочередно попадали на пол Шилина, Ниправда, Царь и Ширяев, причем у Царя совершенно отчетливо развалился на части череп. Багровые лужи тут же залили сцену. Шурша, упал занавес.

      И – овация. О, какая это была овация! Никогда за всю свою долгую театральную карьеру Килкин не слышал таких бурных аплодисментов.

      – Ав-то-ра! – скандировала публика.

      Но автору было не до оваций. С ледяной кавказкой усмешкой к нему подступал Гноящийся Архисифилис, держа «Вальтер» на уровне бедра.

      – Эдик, ты чего? – пролепетал Килкин.

      – Я не Эдик, я Гога, – с жутким грузинским акцентом сказал Крамов и… эх, если бы только можно было пули ловить зубами!

      Все с той же усмешкой негодяй – Архисифилис прошел в гримерку, где ждали вызова на «бис!» красивая актриса Шпак, пожилая Абдонина, а также гримерша и антрепренер. Здесь, как говорили в старину, перо автора спотыкается о рытвины некачественной швейцарской бумаги и умолкает.

      Крамов скорым шагом вышел из театра и, сев в черный «Мерседес», крикнул шоферу:

      – Гони!

      Исчезли,